Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Майоров Николай Петрович

39. Весна над Москвой

На заре, встречая день пригожий, Я без шапки вышел на крыльцо. Вешний ветер волосы взъерошил, Холодком повеяло в лицо. Показалось — вижу я впервые Серенькие стайки воробьев, Деревянные дома простые, На веревках пестрое белье, Землю, что милее стала втрое, Скинув пышные меха снегов, Небо подмосковное, большое, Лужицы с кусочками его… За спиною — настежь двери в сени, Только я войду не скоро в них. Он мне близок, этот мир весенний, Как слагающийся в сердце стих. Не могу я им налюбоваться И в волненьи радостном стою Оттого, что лет мне восемнадцать, Оттого, что май во всем краю… 1941. Вешняки ^{39}

40. Наконец-то!

Новый чемодан длиной в полметра, Кружка, ложка, ножик, котелок… Я заранее припас всё это, Чтоб явиться по повестке в срок. Как я ждал ее! И наконец-то Вот она, желанная, в руках!.. …Пролетело, отшумело детство В школах, в пионерских лагерях. Молодость девичьими руками Обнимала и ласкала нас, Молодость холодными штыками Засверкала на фронтах сейчас. Молодость за всё родное биться Повела ребят в огонь и дым, И спешу я присоединиться К возмужавшим сверстникам своим! 1941 ^{40}

41. Годен!

Все с утра идет чредой обычной. Будничный осенний день столичный — Славный день упорного труда. Мчат троллейбусы, гремят трамваи, Зов гудков доносится с окраин, Торопливы толпы, как всегда. Но сегодня и прохожим в лица, И на здания родной столицы С чувствами особыми гляжу, А бойцов дарю улыбкой братской: Я последний раз в одежде штатской Под военным небом прохожу!.. 1941. Москва ^{41}

42. Перед наступлением

Метров двести — совсем немного — Отделяют от нас лесок. Кажется, велика ль дорога? Лишь один небольшой бросок. Только знает наша охрана — Дорога не так близка. Перед нами — «ничья» поляна, А враги — у того леска. В нем таятся фашистские дзоты, Жестким снегом их занесло. Вороненые пулеметы В нашу сторону смотрят зло. Магазины свинцом набиты, Часовой не смыкает глаз. Страх тая, стерегут бандиты Степь, захваченную у нас. За врагами я, парень русский, Наблюдаю, гневно дыша. Палец твердо лежит на спуске Безотказного ППШа. Впереди — города пустые, Нераспаханные поля. Тяжко знать, что моя Россия От того леска — не моя… Посмотрю на друзей-гвардейцев: Брови сдвинули, помрачнев, — Как и мне, им сжимает сердце Справедливый, священный гнев. Поклялись мы, что встанем снова На родимые рубежи! И в минуты битвы суровой Нас, гвардейцев, не устрашит Ливень пуль, сносящий пилотки, И оживший немецкий дзот… Только бы прозвучал короткий, Долгожданный приказ: «Вперед!» 1942 ^{42}

43. Возвращение

Два шага от стены к окну, Немного больше в длину — Ставшая привычной уже Комнатка на втором этаже. В нее ты совсем недавно вошел, Поставил в угол костыль, Походный мешок опустил на стол, Смахнул с подоконника пыль И присел, растворив окно. Открылся тебе забытый давно Мир: Вверху — голубой простор, Ниже — зеленый двор, Поодаль, где огород, Черемухи куст цветет… И вспомнил ты вид из другого жилья: Разбитые блиндажи, Задымленные поля Срезанной пулями ржи. Плохую погоду — солнечный день, Когда, бросая густую тень, Хищный «юнкерс» кружил: Черный крест на белом кресте, Свастика на хвосте. «Юнкерс» камнем стремился вниз И выходил из пике. Авиабомб пронзительный визг, Грохот невдалеке; Вспомнил ты ощутимый щекой Холод земли сырой, Соседа, закрывшего голой рукой Голову в каске стальной, Пота и пороха крепкий запах… Вспомнил ты, как, небо закрыв, Бесформенным зверем на огненных лапах Вздыбился с ревом взрыв. … Хорошо познав на войне, Как срок разлуки тяжел, Ты из госпиталя к жене Всё-таки не пришел. И вот ожидаешь ты встречи с ней В комнатке на этаже втором, О судьбе и беде своей Честно сказав письмом. Ты так поступил, хоть уверен в том, Что ваша любовь сильна, — Что в комнатку на этаже втором С улыбкой войдет жена, И руки, наполненные теплом, Протянет к тебе она. 1942 ^{43}

44. «У эшелона обнимемся…»

У эшелона обнимемся. Искренняя и большая, Солнечные глаза твои Вдруг затуманит грусть. До ноготков любимые, Знакомые руки сжимая, Повторю на прощанье: «Милая, я вернусь. Я должен вернуться, но если… Если случится такое, Что не видать мне больше Суровой родной страны, — Одна к тебе просьба, подруга: Сердце свое простое Отдай ты честному парню, Вернувшемуся с войны». Декабрь 1942 ^{44}

45. «…Не просил ли я…»

…Не просил ли я, Не молил ли я — Неизвестно, что — впереди, — Приходи ко мне, моя милая, Не печаль меня, приходи… Между долгими, между страстными Поцелуями, как в бреду, Встретив взгляд мой очами ясными, Отвечала она: «Приду…» Ждал с надеждою, Ждал с тревогою Свою нежную, Светлоокую, Но лишь снег кружил над дорогою, Над березою одиноко… Ты, красавица моя стройная, Ты скажи мне, береза русская: Где она, моя беспокойная? Моя гордая, моя русая? 1943. Действующая армия ^{45}

ДМИТРИЙ ВАКАРОВ

Дмитрий Онуфриевич Вакаров родился в 1920 году в селе Иза (Закарпатье) в семье крестьянина-бедняка. В 1938 году, учась в хуторской гимназии, стал писать революционные стихи. В первый раз был арестован еще в гимназии. Затем несколько раз подвергался арестам.

Осенью 1941 года Вакаров поступил до филологический факультет Будапештского университета и одновременно преподавал русский язык в школе иностранных языков. В Будапеште поэт установил связь с антифашистским подпольем. В марте 1944 годе Д. Вакаров был схвачен венгерской контрразведкой и «за измену родине» приговорен военным трибуналом к пожизненной каторге. В ноябре 1944 года его отправили в гитлеровский лагерь смерти в Дахау. В конце декабря он был переведен в концлагерь Нацвейлер. В марте 1945 годе, когда американская авиация разбомбила заводы вокруг Нацвейлера, заключенных перевели в концентрационный лагерь Даутморген, где поэт и был убит гитлеровцами.

Сохранилась сравнительно небольшая часть стихотворений Д. Вакарова относящаяся преимущественно к раннему периоду. Произведения последних лет жизни поэта были конфискованы венгерской полицией в 1944 году и, очевидно, погибли.

46. Бунтари

Детство без ласки, Жизнь без любви… Сердце, мужайся, — Мы — бунтари! Ждем мы с востока Волю и свет. Братьям далеким Шлем мы привет. Хватит молитвы, Юность, гори! Жизнь наша — битва, Мы — бунтари! 1930-е годы ^{46}

47. Мой товарищ

Кто любит молот, Кто любит плуг — Тот мой товарищ, Мой брат и друг. Кто ценит волю, Кто ценит труд — Мои призывы Того найдут. Кто проклял рабство, Кто проклял гнет — Тот путь к свободе Со мной найдет. 1930-е годы ^{47}

48. Не жди!

Ни врача нет, ни больницы, Косит жизнь туберкулез. У детей тускнеют лица От горячих слез. Нет ни радости, ни хлеба, — Горечь горькая в груди. Ни от папы, ни от неба Милости не жди! Раз всему конец бывает, И обидам есть конец… И тебя я проклинаю, Оккупант-подлец! Ты не жди от нас пощады, Мы пощады не даем. Мы сломаем все преграды, Нечисть всю сметем! 1930-е годы ^{48}