Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Майоров Николай Петрович

ЛЕОНИД ВИЛКОМИР

Леонид Вульфович Вилкомир родился в 1912 году в Бухаре в семье служащего. Там он провел детство и первые школьные годы. Затем переехал в Москву и после окончания школы работал на заводе «Борец».

Первые стихи Вилкомир опубликовал в сборнике литературного кружка «Штурм», членом которого он являлся. За десять предвоенных лет поэт немало поездил по стране. В 1931 он по комсомольской путевке уехал в Нижний Тагил, где начиналось строительство крупного вагоностроительного завода. Работал в многотиражке, сотрудничал в газетах индустриального Урала, писал очерки и стихи о героях первой пятилетки. С 1934 года Вилкомир учился в «Литературном институте». В 1938 году был призван в армию и работал в редакции «Красной звезды».

В качестве корреспондента этой газеты Вилкомир с начала Великой Отечественной войны находился на фронте, летал на боевых самолетах, где исполнял обязанности стрелка-радиста, входил в состав танковых экипажей. Воевал сначала на Волховском, затем на Южном фронтах.

19 июля 1942 года старший политрук Леонид Вилкомир погиб при выполнении боевого задания: штурмовик, на котором он летал, был сбит у станицы Ермаковская под Новочеркасском.

49. Вдохновение

Пришло оно. Свободно и покорно Ложатся строчки… Так растет листва, Так дышит соловей, Так звуки льет валторна, Так бьют ключи, Так стынет синева. Его огонь и силу торопитесь Вложить в дела. Когда оно уйдет, Почувствуешь, что ты — Ослепший живописец, Оглохший музыкант, Низвергнутый пилот. 1934. Москва ^{49}

50. «Жизнь моя не повторится дважды…»

Жизнь моя не повторится дважды. Жизнь не песня, чтобы снова спеть Так или иначе, но однажды Мне придется тоже умереть. Как бы я ни прожил свои годы, Я прошу у жизни: подари Вкус воды и запах непогоды, Цвет звезды и первый взлет зари. Пусть и счастье не проходит мимо, Не жалея самых светлых чувств. Если смерть и впрямь неотвратима, Как я жить и думать разучусь? 1935. Москва ^{50}

51. «Чуть-чуть недоспать…»

Чуть-чуть недоспать, Чуть-чуть недоесть, Но чтобы в руках гудело. Это самое что ни на есть Мое настоящее дело. Как радостно видеть Готовый пролет, Первой вагранки литье И чувствовать, что ежедневно растет Настоящее дело мое! 1936. Нижний Тагил ^{51}

52. Бессмертие

Мы ели хлеб и пили воду. Не до веселья было нам. Мы покоряли непогоду, Считая годы по зубам. Я сохраню былую ярость, Войдя к потомкам поутру. У них, как памятник, состарюсь, Как память, сдам, но не умру. 1936 ^{52}

53. Наше время

Мы жаркою беседой согревались, Мы папиросным дымом одевались И у «буржуйки» сиживали так. Покой до боли был невероятен, А дым отечества и сладок и приятен, Окутавший наш проливной барак. Он сбит в осенней непогоде вязкой С обычной романтической завязкой: В лесу, в дождях, в надежде и дыму. Я потому об этом вспоминаю, Что лучшего я времени не знаю По силе чувства, равному ему. Какое это было время, дети! Мы жили в тьме и вместе с тем на свете, На холоде у яростных костров. Мы спали под открытым небом, в доме, В кабине экскаватора и громе Неугомонных наших тракторов. Мы по утрам хлебали суп из сечки, Приветливо дымящийся на печке, И были этим сыты до зари. Мы думали о вредности излишеств, Роскошнее не ведали из пиршеств, Как с чаем подслащенным сухари. Когда фундамент первый заложили, От счастья замерли, а, впрочем, жили Невероятно гордые собой. Мы день кончали песней, как молитвой, Работу нашу называли битвой. И вправду, разве это был не бой?! Я не могу вам передать эпохи, Нужны не те слова, а эти плохи, Я лучше случай расскажу один. Пришел сентябрь — в округе первый медник. Надел он свой протравленный передник, В его руках паяльник заходил. Уже леса покрылись медным цветом, Последняя гроза прощалась с летом, Стремительнее двигалась вода, А тут еще нагрянул дождь-подстёга. Рекою стала главная дорога. Так с непогодой к нам пришла беда. Вода в плотину бешено вгрызалась, Всю вражескую ненависть, казалось, Она в себя вобрала в эту ночь. Как мы тогда стремительно бежали, Как выросли в ту ночь и возмужали, Готовые погибнуть, но помочь! К утру, измотанные трудным боем, Мы поняли, что мы чего-то стоим. Мы вышли победителем ее. Белье сухое показалось негой, А дом из досок — сладостным ночлегом, Геройской славой — наше бытие. 1937 ^{53}

54. «Здравствуй, шумный вокзал…»

Здравствуй, шумный вокзал, Бескорыстный и опытный маклер По свиданьям, разлукам И бракоразводным делам. Мы привыкли давно, Что в любительском нашем спектакле Ты и горе и радость Со всеми делил пополам. К сожалению, ты — Мой единственный друг и указчик, Все надежды мои Поверяю тебе одному, Как в затвор, захожу В деревянный трясущийся ящик И, как пуля, готов Пролетать в паровозном дыму. Только часто бывает В движении этом осечка, — На ходу холостом Проносил меня поезд порой Сквозь свистящее время, Чрез глубоко заснувшую речку, Сквозь людей и лесов Удивительно сомкнутый строй. Пусть осечка вчера. Поезд сызнова мною заряжен. Загудит паровоз И я знаю, что в этом году Я сквозь дуло вагонов Пройду оглушительно-страшен, Выбью сердце врага И у дружеских ног упаду. 1938. Москва ^{54}

55. Море

1. «Лежало море. Я стоял пред ним…»

Лежало море. Я стоял пред ним, Как только что родившийся. Младенцем Я был скорей, чем юношей худым, Омытый ветром и одетый в дым, И вытертый зарей, как полотенцем. Соленые я губы целовал, Взволнованное тело моря трогал, Взлетал на гребне и нырял в провал. Но час настал, прошел за валом вал, Я вновь остался за его порогом. На берегу я посмотрел туда, Где ширь манила и звала напевность. Теперь там стыла попросту вода, Прозрачная иль мутная всегда, Привычная морская повседневность.

2. «Я с берега люблю смотреть на волны…»

Я с берега люблю смотреть на волны И примечать, как ветер или буря Старательно укачивают море, Как малое капризное дитя, Чтобы оно заснуло, чтоб оно Забылось, успокоилось, застыло. Но нет, оно не засыпает вовсе, И ветер только подымает ярость, Рождает силу, вызывает злобу, И море вырастает на глазах. Оно уже не слабенький ребенок И даже не подросток босоногий, А воин, приготовившийся к бою, Что смело наступает на врагов. Они стоят, утесы и уступы, Удивлены стремительной атакой, А я гляжу за истинным и грозным Единоборством моря и скалы. Вот так и мне б, когда усталость клонит Ко сну, к благоразумию, к покою, Вскипеть и взволноваться и, воспрянув, Пойти на новый, трудный и счастливый, А может статься, и на смертный бой! 1940. Батуми ^{55}

56. «По тебе давно тоскую…»

По тебе давно тоскую, О судьбе твоей пекусь, Потерять тебя рискую, Полюбить тебя учусь. Дочь владимирской слободки, Внучка выплаканных лет, Громкий первенец молодки, Вся в мамашу — спору нет. Никому я так не верю, Как тебе. В любой глуши Быстрым взором я измерю Глубину твоей души. Никого я так не знаю, Как тебя. И в грозный час Вражья пуля нарезная Разлучить не сможет нас. Скован я с тобой на годы Детством, верностью, судьбой, В год военной непогоды Повстречались мы с тобой. 1940. Владимир ^{56}

57. «Я еду по русской равнине. На ней…»

Я еду по русской равнине. На ней Сугробы снегов, караваны саней, Тяжелых ветров завыванье, Прямые столбов изваянья Проехали малую станцию Вреду, Несет меня поезд вперед на восток. Глядишь, этак в лето расцветшее въеду И встану, костлявый, его поперек. Мои настроенья несвойственны югу, Они не менялись раз десять на дню. Я молодость нянчил под русскую вьюгу, Под русскую вьюгу ее схороню. 1940. Москва ^{57}