Современная чехословацкая повесть. 70-е годы
Шрифт:
— Я ведь тебе уж говорил!..
— Об этом не говорят…
— Пойми… Мне нужно доказать им…
— Уже три года нужно… Знаю!
— Значит, во сколько?
— В шесть.
— Я куплю сигареты…
— Лучше купи еды. Мама мне не прислала денег, думала, я приеду.
— Ты напиши ей. Будь! И что я поздравляю…
— Помню, помню! — помахала мне Ладена.
Жизнь была сказочно прекрасна. Мир наполняла музыка. Вечером я бросил взгляд на себя в зеркало. Волосы чуть потемнели за зиму, но отросли. А вот рубашка мне не нравилась. Надо купить другую. А на какие шиши? Папа
И едва не забыл, что придется захватывать лыжи и тренировки.
* * *
С пятницы на субботу нам спалось отлично. Общежитие наполовину пустовало, кухня была свободна, и, пока я варил спагетти, Ладена стирала. Когда поужинали, я подсел к ней и взял за руку. Вид у Ладены был усталый.
— Голова кругом идет, — сказала она. — Вишня не сделала, что обещала, а я теперь отдувайся. Кошмар сколько вычислений. Скорей бы уж каникулы!
При этих словах она мечтательно потянулась, запрокидываясь на диван. Потом сказала:
— Сегодня будешь отсыпаться!
Когда я уже задремал, Ладена все еще сидела над бумагами за столиком.
В субботу мы встретились с Колманом и посидели в «Славии». Он был при деньгах, пригласил нас, повторял:
— Заказывайте, что хотите, пока это еще возможно — вот как женюсь, тогда будет сложнее…
И все поглядывал на эту свою пигалицу. Мы проболтали вчетвером до вечера.
Простившись с ними, мы решили, что пойдем пешком, и сделали оплошность. Стал крапать дождь и, когда мы уже почти дошли до общежития, превратился в настоящий ливень. Даже в комнате с нас еще капало.
Я снял с себя все мокрое и натянул пижаму. Из рюкзака я мог бы достать тренировки, но ощущение чистой пижамы на теле всегда доставляло мне удовольствие.
— Оставь, Алеш, — сказала мне Ладена, когда я попытался заломить на мокрых брюках складку, — я тебе их отглажу, когда высохнут.
Мы заварили чай. Когда допили, вытащили одеяла и забрались в постель. На улице, не переставая, лило. Мы оставили одну настольную лампу и негромко пустили магнитофон. Я вспомнил, как мы с Ладеной познакомились, как она болела и я всю ночь ходил смотреть на нее, — и неожиданно почувствовал, что без Ладены не смогу прожить и дня. Но говорить с ней начал не об этом, а о Колмане.
— У него умный взгляд, — сказала Ладена и бросила нам на диван еще одну подушку. — Но он фразер. Чудовищный фразер. Я бы его не вынесла.
— Ты всегда будешь так критична к моим друзьям? — сказал я. — А как тебе его пигаличка? Мне понравилась.
— Тебе понравится любая умело подмалеванная и причесанная бабенка.
— Много ты знаешь!
— А зачем ты на них пялишься? Я вижу.
— Я пялюсь?!
— И заигрываешь с продавщицами. Когда-нибудь ты женишься на продавщице… точно!
— Ничего ты не знаешь! Теперь-то уже нет.
— Сказала бы я тебе…
— Сказала бы что?
— Что много ты болтаешь.
— А ты много пьешь и потом опрокидываешь рюмки.
— Подумаешь, нельзя разочек сделать глупость!
— Можно, пожалуйста.
— Спасибо, что сказал.
— Я говорил тебе и другое, а ты не выражала радости.
— Что, например?
— Ты вообще слушаешь? Что никого, кроме тебя, уже не захочу.
— А, это я давно знаю, глупенький.
— Ты рада?
— Может, написать расписку? Дай карандаш.
— Потом…
— Когда потом?
— Не злись. Скажи только, понравилась тебе колмановская барышня?
— Почему нет? Капельку заносчива, и эти брючки в поясе и в боках чересчур узки… Мне все казалось, они вот-вот лопнут по швам.
— Все ты замечаешь.
— И она не глупа. В туалете сказала мне: очень правильно, что тебя закадрила. Но его, говорит, только надо еще воспитать.
— А еще что она говорила?
— Что на неделе мы созвонимся. Хотела показать мне фотографии из Польши.
— Это не существенно. Меня интересует, что она еще говорила обо мне.
— Да ничего больше не говорила. Теперь угомонишься?
— Возможно…
— Ну так пусти. Я хочу вычистить зубы.
— Погоди немного. Теперь — нет. Теперь уж, честно, — нет… И будешь слушаться!..
Сквозь дремоту я слышал, как по стеклам стучит дождь и как тихонько, словно оберегая и мой сон, дышит Ладена…
Утром я лежал и смотрел на нее, спавшую у меня под боком. Было, кажется, еще рано — за окном не рассеялась тьма. Уснуть второй раз мне не удавалось. Я потянулся и решил вставать. Ладена тоже проснулась, что-то спросила, зевнула, отвела пятерней волосы ото лба и опять уткнулась лицом мне в плечо.
И тут из коридора постучали в дверь.
Через минуту снова.
— Ладена, — придушенно сказал я, — к нам кто-то ломится…
— Девчонки?
— Нет, это не девчонки, — шепотом ответил я.
Потом какое-то время было тихо, и в тишине ясно послышались голоса женщин.
— Ключ оставили в замке, — произнесла пожилая.
— Так надо сбегать в контору, — посоветовала, судя по голосу, более молодая.
— Это Мужикова — уборщица, — сказала Ладена, окончательно проснувшись. — Кто-то нас продал. Иначе бы она не хлопотала.
Мы молча сидели на диване, и утренняя радость у меня рассеялась как дым.
— Ну как это могло случиться, — сказал я. — Хорошенькое дело…
Девчонки, видимо, были способны и не на такое. Вот никогда не думал, что студентка вуза может донести. Оказывается, смогла… Я пожалел, что не встал сразу, как проснулся. Вскочил и стал натягивать брюки. Они были такие мятые, как будто их жевали. Сейчас это, впрочем, не имело ни малейшего значения.
Я спросил:
— Мне исчезнуть?
— А куда?..