Современная чехословацкая повесть. 70-е годы
Шрифт:
— Ты выбрал исключительно удачную минуту. Наиболее подходящую!
Она оглянулась.
— Мне надо переодеться, миленький. Иди вперед. Я догоню вас.
Я мог бы выдержать характер и пойти домой, но мне хотелось быть там, где Ладена. И хотелось чего-нибудь выпить. И Ладена была моя жена. Встреча с ней напомнила, что существует Рихард, а теперь еще — Семицкий. И вдобавок девчонки — недоумевающие, смазливые, готовые молоть всякий вздор соседки по общежитию.
Не знаю почему, но та, что была в свитере, решила,
Как только мы выпили пива и мальчики взяли гитары, Голуба повернула ко мне стул и начала рассказывать. Я зажигал ей сигарету за сигаретой — при четвертой она мне призналась, что один парень из Гумпольца регулярно ей пишет, но что из этого все равно ничего не получится, потому что теперь у нее уже правда нет времени отвечать ему каждую неделю. При свете лампы стало видно, что у нее не только хорошие волосы, но и дивные черные очи, горящие чудным блеском, и я подумал, что, быть может, надо отнестись к ней более внимательно, но слишком много в тот момент было других и явно отвлекающих вещей.
Ладена сидела возле Сида, вместе со всеми они пели о «лужке зеленом, непокошенном».
— А что у тебя? — спросила Голубова и отхлебнула сока.
— Тут дела посерьезнее… — решил я ее утешить.
Она нервно усмехнулась и сказала:
— А, мне на все это плевать. Лишь бы доучиться. Наши с ума сойдут, если я не кончу. А так вообще — на что он нужен, этот Гумполец!..
Потом добавила:
— Надо хоть сосисок взять. С утра сегодня ничего не ела.
После девяти все основательно повеселели. «Избушка» гудела голосами, и на столе перед Семицким появилась красненькая полусотня.
— Пусть полежит, — сказал он, — может, зазеленеет.
Парень, из тех, что были с гитарами, не выдержал и пододвинул красненькую официанту.
— На все, — сказал он.
Сколько же это будет пива? Я стал в уме подсчитывать, потом вслух стал считать желтые букетики на черном свитере Голубовой.
— Послушай, — сказала она.
— Что?
— Тебе не надоело?
— Считать? Нет.
— Это сборище.
— А что я могу сделать?
— Не знаю, — посмотрела она на меня долгим взглядом. Потом спросила:
— Где ты познакомился с Ладеной?
— Так… в библиотеке.
Подняв глаза, я убедился, что ответ ее удовлетворил.
Я оглянулся на Ладену. Что, если к ней подсесть? Но этого мне не хотелось.
— Ты часто сюда ходишь? — спросил я у Голубовой и предложил ей сигарету.
— С компанией… Так — нет. В «Бибиту» я бы как-нибудь сходила. Только вниз. Туда, где танцы. Знаешь?
— Примерно представляю.
— Можно как-нибудь сходить. Ты ведь там не был?
— Да, но когда? Теперь уж не получится, — принял я сокрушенный вид и пододвинулся к ней совсем близко.
Она широко открыла глаза, немного удивившись, когда я коснулся ее ноги коленом, но не шелохнулась. Все складывалось наилучшим образом. Я только ждал, когда она спросит, почему теперь не получится, почему нельзя нам как-нибудь сходить в «Бибиту».
Ждать пришлось недолго. До той минуты, когда я стал гладить ее по руке.
— Много приходится заниматься, — начала опять Голубова. — Мне тоже. Но в воскресенье можно бы, пожалуй, выбраться.
— Ив воскресенье нет, — сказал я и стиснул руку, которую она не убрала, потом отпустил руку и попытался обнять Голубову за талию. — Честно, я бы сходил, но теперь не получится. В пятницу я женился.
Я не очень верил, что ее это остановит, но я хотел, чтобы остановило. Правда. Вышло по-моему. Я вдруг почувствовал, как она вся напряглась.
— Женился?! — вытаращила она глаза. — Трепись! Так я тебе и поверила!
— Как знаешь, — ответил я невозмутимо. — А только это правда. Вот — паспорт, — полез я в карман. — В пятницу мы с Ладеной расписались.
— С Ладеной? Анекдот! — выкрикнула Голубова, встала из-за стола и начала размахивать моим паспортом. — Ребята, слышите? Ладена вышла замуж! Эти двое расписались!
Парень с гитарой перестал петь и заморгал.
Ладена, поднявшись, прислонилась спиной к стене. Взгляд ее отыскивал меня. Она была взбешена, как если бы ее оплели, одурачили. Смириться с мыслью, что я осрамил ее перед компанией, было для нее невыносимо. Она хотела засмеяться, но в глазах стояли слезы.
— Пошли домой, — глухо сказала та, что была в свитере.
Я свесил голову. Теперь, кажется, я подвел всему этому окончательный итог…
13
Я не решался прервать молчание.
Оно длилось долго. Слышно стало, как вдали задребезжал трамвай. Он ринулся к островку пустынной остановки, неподалеку от кафе «Избушка».
Постоял немного и тронулся. Полупустой.
Ладена оглянулась на него и сказала сдавленно:
— Ты мог бы сесть. Это двадцатка.
Была промозглая темень. Под каждым фонарем белели остатки снега. Я поднял над светлой водолазкой воротник полушубка, но голова оставалась открытой. Лоб у меня горел — и я не чувствовал ветра.
«Наплевать на трамвай», — подумал я и сказал:
— Мне надо с тобой поговорить. Я ищу тебя с самого того идиотского вторника. Поэтому я здесь.
— По-моему, это ни к чему… — чуть слышно отозвалась Ладена.
— Что ни к чему? Ты хочешь, чтобы я тебе все объяснил?
— Твои ораторские упражнения меня не увлекают. Ты их уже продемонстрировал в «Избушке».
— Ты злая!
— Ничуть! Я обещала маме, что мы разведемся. Она не может слышать фамилии «Соботка» — выходит из себя. О чем же еще говорить?