Современная чехословацкая повесть. 70-е годы
Шрифт:
— Не делай из мухи слона!
— Кто делает из мухи слона? — запротестовала Ладена. — Кто мне устроил в пятницу скандал из-за Рихарда? Кто подослал к моей маме юриста? Это же курам на смех! Твой перепуганный папуля, и его страхи, что сынок скомпрометирует себя с девицей из неблагополучной семьи, и это твое размахиванье паспортом!
— Я им не размахивал…
— Вы все, вся ваша семья, умеете только срамить людей. Больше вы ни на что не способны!
— Ты же сама этому не веришь.
Я покосился на нее украдкой.
— Прости! — легонько тронул я рукав ее пальто. — Я хочу тебе объяснить все это…
— А я на все это плюю.
Она повернулась и хотела уходить.
Я стиснул ее руку:
— Ладена! Ты нужна мне!
— Для чего?
Я молчал.
— Ну говори! Согласен подписать развод?
— Возможно, — коротко ответил я. — Это от тебя будет зависеть.
— Ты говоришь, как страховой агент.
— Не надо! — повысил я голос и сделал умоляющее лицо.
— Вон идет твой трамвай, — предупредила она.
— Не надо, говорю тебе!
Мы постояли молча, глядя в землю, пока он не тронулся. Потом взглянули друг на друга.
— Только сначала мне хотелось бы услышать что-нибудь о Рихарде, — сказал я. — Это — мужчина! Настоящий мужчина, правда?
— Чего ты добиваешься? — опять вывел ее из равновесия мой агрессивный тон. — Хочешь знать, какой он был любовник?..
Она стала смеяться — сначала тихо, потом все громче, громче…
— Угомонись! — сказал я. — Пойми, я целую неделю мучусь над вопросом, что у тебя с этим Рихардом и почему ты позвала его на свадьбу.
— Ты ездил в горы, так что не придуривайся!
— А что, в горах нельзя ни о чем думать?.. Слушай, Ладена, — начал я немного хладнокровнее, — по-твоему, я ревнивый, эгоистичный…
— Зачем? Ты — баба!
— Почему? Какие у тебя основания для такого вывода?
— Скажите! Основания!… Я что — слепая и глухая? И что тебе дался этот Рихард? Ну был у меня такой эпизод.
— Был?
— Да.
— А зачем ты позвала его на свадьбу, объясни мне.
— Если ты хочешь иметь дело с девушками, то надо их хоть сколько-нибудь понимать, дружок.
— И все-таки? Можно ведь мне ответить.
— Хотела ему отплатить… Только и всего.
— Отплатить?
Она кивнула.
— Я не переношу, когда мужик меня унижает. А это было как возмездие. Он должен был своими глазами убедиться, что я счастлива, что компенсация достойная, — чтоб сожалел, бесился и немножко мучился, как тогда мучилась я.
— Так ты его любишь?
— Теперь это уже в прошлом.
— Ты не могла бы рассказать подробнее?
— Сейчас — нет. Когда сама этого захочу. Я все делаю, когда сама этого хочу. Я — это я.
Что можно было возразить? Не было ни решимости, ни аргументов затевать полемику. «Ну ничего, придет и мое время», — утешил я себя. С некоторым облегчением окинул взглядом улицу — как-никак, объяснение все-таки было дано.
— Здесь холодно, —
Она пожала плечами.
— Насколько я был счастлив, настолько же был глуп! — постояв немного, прижался я головой к ее воротнику.
— Не прикидывайся дураком, Алеш. И вообще… Глупость не оправдание. В суде, во всяком случае, нет.
— Ловчишь?
— Ничуть. Тебе известно, какая я. Зачем строить иллюзии?
— Ты химик! И не понимаешь, как мне тяжело смириться с мыслью, что тебя целовал этот пижонишка…
— В конце концов, мне двадцать второй год, и я не совершила ничего такого, что не сообразно с моим возрастом. И не рассказывай мне сказки, что…
Я зажал ей ладонью рот.
— Об этом мы однажды уже говорили… А Сид?
— Семицкий? Позер. Но ведь у каждого парня — свои недостатки. Есть у меня и более неприятные товарищи по курсу.
Я пожал плечами, но не успокоился, пока не спросил:
— А это тоже поза, что он пристает к тебе?
— Пристаю к нему я, если хочешь знать.
— Ты? Я потрясен.
— Тебе не нужен калькулятор. А у него есть дядя, который может раздобыть эту машинку за полторы тысячи. Найти ее невозможно, а если попадется, то готовь три тысячи.
— С ума с тобой сойдешь, — сказал я, ухмыляясь. — На что тебе калькулятор?
— Вычислительная техника, голубчик. Предмет строго обязательный и необходимый на втором и третьем курсе. Когда заданные вычисления я делаю в голове, на это уходит неделя. На калькуляторе это можно сделать в два часа. Смекаешь? Темнота!
— Вообще он абсолютный идиот, правда? — проговорил я с облегчением.
— Опять же ты к нему несправедлив, Алеш.
— Ну, с тобой нелегко, детка…
— А мне не десять лет, — внимательно взглянула она на меня.
Потом примирительно добавила:
— Послушай, может, ты наконец бросишь эти ревности?
— Рад бы.
Мы стояли совсем одни на улице, было темно и холодно, и было поздно. Я притянул Ладену к себе за талию и поцеловал. Была в этом сладость и отчаяние.
— Послушай, — сказал я, глядя на нее в упор, чтоб от меня не ускользнула ни малейшая ее реакция, — завтра отец меня выгонит, если я не подам на развод, так что я уже приготовил речь и — чемодан.
— Поэтому ты пришел?
— Главное потому, что хотел тебя видеть, — быстро проговорил я со значительным видом.
Она тихонько высвободилась и сказала:
— Серьезная постановка вопроса.
— Я говорю без шуток.
— Еще бы! — метнула она взгляд, который был только у нее одной: ирония в нем тут же заглушала слабость. — А может, здесь что-то другое? Может, у вас тесно? Может, ты чересчур храпишь?.. Ты ведь действительно храпишь.
— Ладена! — повысил я голос. — Теперь уж ты будь, пожалуйста, мужчиной и скажи, что делать. Папа способен на такое. Я знаю.