Современная чехословацкая повесть. 70-е годы
Шрифт:
— Именно так, — с жаром подтвердил он.
Все он разыгрывал. Даже свою сонливость. Парней, которые всегда что-то разыгрывают, я не любил.
— Насколько память мне не изменяет, в тот раз мы к этому что-то пили. — Сид грустно улыбнулся и прикрыл глаза.
— Никто не хочет сделать кофе? — спросила Ладена.
— Нет уж, — ответил кто-то.
— Есть еще на дне. — Ладена помахала стаканом.
Зеленый батник и черные брюки подчеркивали ее стройность. Перехватив мой взгляд, она потупилась.
— Смотрите,
— Голуба! — сказал Сид. — Я тебя как-нибудь убью. Чего орешь? Мы знаем, что ты тут.
Девчонка в халате — фамилия ее была Голубова — склонилась над Сидом и пальцами стала разлеплять ему веки.
— Девочки, у него ресницы женские! — опять раздался ее голос.
Потом она сказала:
— Иду за стопкой. Семицкий, разопьем ее вместе, и ты мне скажешь, отчего ты такой мрачный и на меня все время нападаешь. Честно, иду! А то у вас тут не дождешься.
— Люди всегда бывают непонятными, — ответил Сид и снова прикрыл веки.
— Да, пока не забыла… Ладена, тебе надо прийти на кафедру, знаешь для чего? — Девчонка в свитере оставила диван и пересела на радиатор, к Ладене.
— Знаю, только это после… Вот! — знаком пригласила Ладена послушать новую запись.
Вначале была знакомая мелодия. «Невинные забавы». Сперва рояль, потом вступают кларнет и гитары.
Голуба, разумеется, за стопкой не пошла и в самую неподходящую минуту, когда я хотел послушать музыку, обернулась и попросила сигарету. Дернувшись, она слегка задела меня по колену своей длинной ногой.
— Прости, — сказала Голуба. — Смешно, но я с утра сегодня то и дело извиняюсь.
Я хотел сказать в ответ банальность: что ей, наверно, нравится все время задевать кого-нибудь ногой, — но Голуба не производила впечатление человека, понимающего шутки, поэтому я ограничился легким кивком и показал ей зубы. Потом взглянул на нее снова. У нее были красивые ноги, быть может, капельку полней, чем у Ладены, и длинные черные пряди, падавшие на лоб. Взгляд мой придал ей уверенности.
— Ты тоже учишь химию? — спросила она.
— Историю и языки.
— Пражанин?
— Это ничему не мешает.
Она засмеялась.
— Я из Гумпольца. Ужасная дыра. Наверно, тут останусь.
— Прекрасно.
— В каком смысле?
— В том смысле, что тебе здесь нравится.
— Понятно.
Она умолкла и посмотрела на меня сквозь дым сигареты.
Потом спросила:
— Я полагаю, твоя девушка тоже учит историю?
Спросила, предварительно составив в голове целую фразу.
Мне было безразлично, что я буду отвечать Голубовой.
— У меня нет девушки, — ответил я и улыбнулся.
— Как? Вообще?
Ей захотелось меня высмеять.
— Чем это объясняется?
— Не знаю.
— А если вспомнить?
Я
— Я никогда бы их не стала слушать. В эти вопросы никому не позволяю соваться.
Потом девчонка, которая до сих пор молчала, сказала, что на день рождения соседки приедет завтра Кая Шимонек. И тут же объявила, что Кая уже давно встречается с Валашковой.
— Держите меня! — сказала та, что была в свитере. — С Валашковой я год жила на одном этаже. Сверхреактивная девчонка. Весной она должна окончить. Под Новый год приволокла веревочную лестницу и отдавала напрокат за десять крон девчонкам, которые встречались с мальчиками. Денег настреляла!.. Потом был пожар и лестница спасла целый блок.
— Где был пожар? — зевнул Сид.
— Спи! — сказала Голубова и натянула халат на коленки.
— Тебе все надо! — отрезал Сид и посмотрел на меня. — Дай и мне сигарету. Сегодня тут ни у кого нет даже покурить.
— Тяжелый случай, — сказала Ладена и перевернула кассету.
Никто ей не ответил.
Но Сид, взяв сигарету, пересел на радиатор, к Ладене, и поймал ее руку. Стал что-то говорить шепотом, и Ладена этому смеялась. Потом сказал громко:
— Если был дерзок, прости!
Я сидел как побитый.
Девчонка, на дальнем конце дивана, заявила:
— Что вы себе, ребята, думаете? Вы думаете, мы не пропускаем ни единой лекции, и у нас должны быть все конспекты…
Не знаю, кому это адресовалось, и мне это было безразлично.
Ладену между тем позвали к телефону…
К счастью, через полчаса мы отвалили — после того, как Сид сказал, что мальчики уже наверняка в «Избушке».
«Избушка» была студенческая забегаловка, куда ходили главным образом общежитские. Официант там без конца ворчал. Мальчики действительно там были. Сидели за двумя столами и имели при себе гитары.
Из общежития мы вышли всем гуртом, Семицкий взял Ладену под руку, а я шел где-то сзади и молчал. Перед отходом я пытался у Ладены выяснить, найдет ли она для меня минутку, надо ли мне идти с ними и вообще есть ли во всем этом смысл. Ладена сказала только:
— В «Избушке» в общем-то не так уж плохо…
Я не ответил — многозначительно посмотрел ей в глаза:
— Тебе, наверно, это лучше знать…
Она чуть потрепала меня по щеке:
— Еще бы!
— Ты не рисуешься?
— Зачем же?
Я видел, что она мне мстит.
За моих родителей, за то, что несколько дней не звонил, что малодушно от всего сбежал.
— Со мной эти бумаги… то, что надо для развода.
Я стоял против нее, опустив руки в карманы, и пальцами мял эти самые бумаги.