Современная новелла Китая
Шрифт:
Эрлань, видимо испугавшись, как бы отец не сказал лишнего и не поставил меня в неловкое положение, подала голос:
— Папа, ужин готов!
Старый буйвол ничего не сказал, только фыркнул. Принесли большое блюдо с острыми маринованными овощами и каждому по чашке густой похлебки. Старый буйвол не притронулся к палочкам. Он продолжал курить, посматривая то на меня, то на блюдо с овощами.
— Ну, как еда? — неожиданно спросил он.
Вопрос был простой, но очень не просто было ответить. Скажешь вкусно — не поверят. Невкусно — обидятся. И все же я предпочел не лгать, ответил:
— По правде говоря, не очень вкусно, но есть можно. — И, помолчав, добавил: — После Освобождения прошло без малого тридцать лет, а крестьяне плохо живут, бедно. Почти так же, как во времена земельной реформы.
Старый буйвол кивнул и спросил:
— А во время «великой культурной революции» ты кто был?
— «Идущий по капиталистическому пути». Три года меня продержали в коровнике, семь лет жил в ссылке.
Лицо старика неожиданно смягчилось. Он выбил пепел из трубки и приказал жене подогреть вина и нарезать мяса. Я стал отказываться, но женщина меня успокоила:
— Мясо вареное, мы приготовили его к свадьбе, так что стряпать не придется.
Вместе с Эрлань они нарезали мясо, подогрели вино. Старый буйвол прикрыл рукой мою чашку.
— Если уважаешь нас — выпей несколько рюмок, а боишься — тогда ешь, я один пить буду.
В создавшейся обстановке было неудобно отказываться, и я согласился. Наполнив рюмки, Старый буйвол сказал:
— Ну, давай говори!
— Что говорить?
— Как что? Про то, что требовать выкуп за невесту — преступно, отвратительно, про реакционную сущность этого выкупа, про вымогательство, ну и, конечно, про отсталую крестьянскую психологию. Наслушался досыта! Хватит!
Я с улыбкой спросил:
— А почему вы решили, что я собираюсь об этом говорить?
— Так ты ведь начальник, значит, за тем и пришел.
— Раз так, давайте откроем окно, и пусть все слушают, какие красивые слова мы здесь говорим. Да я просто хотел у вас узнать: почему нельзя обойтись без подарков, без выкупа, без пятисот юаней?
Старик, потупившись, пил вино и молчал. Потом вдруг спросил:
— Столько лет не приходилось с начальством беседовать, не знаю даже, как теперь — дают вам на еду денег или не дают?
— Конечно, дают. Государством установлено: в день — тридцать фэней или карточками на цзинь и два ляна [51] зерна.
— Я двадцать три года растил Эрлань, — продолжал Старый буйвол. — Пусть будет в день не тридцать, а двадцать фэней. Сколько всего получается?
Вот, оказывается, какую ловушку он мне расставил! Но не успел я рта раскрыть, как в разговор вмешалась Эрлань:
— Выходит, я в этом доме нахлебница? Да у меня в год самое малое две сотни трудодней!
51
Лян — мера веса, около 40 г.
— Это правда? — спросил я старика.
— Правда. Но если она уйдет в другую семью, уйдут и ее трудодни.
Я рассмеялся:
— По-вашему, значит, выкуп — дело законное и справедливое?
Старый буйвол ответил вопросом на вопрос:
— А если за дочь выкупа не брать, как потом сына женить? Ведь надо платить за невесту!
Брат Эрлань покраснел до ушей и убежал с чашкой в руках.
Старый буйвол выпил и продолжал:
— Ты скажешь, он еще маленький, а когда вырастет, по закону никакой выкуп уже не потребуется. Ха! Да если все по этому вашему закону будет…
Эрлань его перебила:
— Папа! Не говори чепухи!
— Это я говорю чепуху? Когда это закон ваш соблюдался? Кто не брал денег, выдавая дочь замуж? Или не платил за невесту? Все так делают. Одни в открытую, другие — тайком.
— Неужели и семья Ван Шуньси тоже?
— Ну, эти нет. Они и не брали и не давали. Обменяли. Как свинью на барана.
Я не понял, что он имеет в виду. Жена объяснила. Ван Шуньси женит сына на дочери свояченицы, а свою дочь отдает замуж за ее сына. Так называемый «родственный обмен». И выкупа, само собой, не надо.
— Ну а вторая пара?
— Какая вторая? А, это ты про сына У Чэнъю? Там тем более не за что платить деньги.
— Тоже «родственный обмен»?
— Нет, хуже. Сын «в примаки» идет!
— У нас равноправие. Что же плохого, если муж идет жить к жене.
— Это с какой стороны посмотреть. — Старый буйвол выпил и продолжал: — У Чэнъю еще молодым овдовел и остался с сыном на руках. Был ему и за отца, и за мать, вырастил. И отец, и сын оба работящие, но накопить денег на жену не смогли. Сыну за тридцать, а он все в холостяках ходит. Связался с одной вдовой, старше его, у вдовы ребенок, и она не хочет идти в чужой дом, предложила парню жить у нее. У Чэнъю и так и эдак прикидывал — выхода нет. И в конце концов согласился. Тут как-то пожаловался мне: «Вся жизнь моя — в сыне, ничего больше нет! Сердце от горя разрывается. А что делать? Не оставаться же парню холостяком!»
Старый буйвол умолк и вздохнул:
— Какие уж тут законы. Каждый выкручивается, как может. Крестьяне мы, беднота…
Он хотел налить себе вина, но чайник был пуст.
— Еще неси. — Он протянул чайник Эрлань.
— Папа, — сказала Эрлань, — посмотри, секретарь Чжоу больше не пьет, да и тебе хватит…
Тот метнул на нее сердитый взгляд и, буркнув: «У самого еще руки не отвалились!» — стал спускаться с кана. Жена взяла чайник, наполнила до половины вином, налила мужу и, пользуясь случаем, сказала:
— Тебе же нравится этот Юньшань. Ты сам был против выкупа, только вчера говорил: «По миру пойду, а не стану дочь продавать». И вдруг сегодня… Всех переполошил — и нас, и начальство…
— А ты не встревай! — оборвал жену Старый буйвол. — Моя дочь. Как хочу, так и выдаю замуж. Не нравится начальникам — не надо. Что мне за дело!
Я улыбнулся:
— Это камень в мой огород?
Старый буйвол ничего не ответил, снова выпил.
— Как же! Сам уездный секретарь прикатил собрание проводить! А что оно, ваше собрание? Думаете, после него все сразу перестанут выкуп брать?