Современная новелла Китая
Шрифт:
— Может, не все и не сразу, но не агитировать же за то, чтобы дочерьми торговали?
— А что особенного? — после долгого молчания сказал старик. — При старом строе не то что дочерей — сыновей и жен продавали. А почему? Все бедность проклятая!
Старик раскраснелся, даже шея налилась кровью, на кончике носа блестели капельки пота. Он без конца подливал в рюмку вина. Жена хмуро смотрела на мужа, но вдруг распрямила брови и с улыбкой сказала:
— Дай-ка чайник, еще принесу.
— Напоить меня хочешь? — рассердился Старый буйвол и вылил рюмку обратно в чайник, после чего принялся за еду. Жена незаметно мне подмигнула. — После земельной реформы, — снова заговорил старик, — после кооперирования этот обычай стал отмирать. В шестьдесят пятом году я старшую дочь отдавал, не взял ни гроша. Еще одежды добавил да пару корзин. У матери спроси, если не веришь.
— Да, это правда, — подтвердила жена, кивнув головой. — Тогда у людей было зерно в закромах, в кредитном обществе у каждой семьи свой счет. Никто не стал бы из-за денег шум подымать, срамиться перед людьми.
Старик подхватил:
— А в последние годы только и знаем, что «капиталистические хвосты» рубить: личные наделы отрубили, подсобное хозяйство и животноводство — тоже. Теперь осталось только головы отрубить!
Я спросил, сколько он зарабатывал до «великой культурной революции». Ответила жена:
— В те годы, при начальнике Чжэн Гуюе, дневной паек был четыреста пятьдесят граммов зерна самое малое. Зарабатывали по юаню в день, а в хорошие годы бывало по юаню и двадцать фэней. Теперь же паек — двести восемьдесят, а заработок — двадцать пять фэней…
Старый буйвол ее перебил:
— Ну, вот ты — большой начальник. Скажи: как нам жить? Если и дальше так пойдет — впору не то что дочь или жену — самого себя на базар снести и ценник привесить!
— Это все Линь Бяо с «бандой четырех»…
— Так «банду четырех» уже два года как разгромили! А на селе все по-прежнему. Кости как были сломаны — так и не срослись. Окропили только красной водичкой — и все. Ха! Свадебный митинг! А насчет родов как? Тоже митинговать будете? Если хозяйство не поднимается, на что мне эти ваши цветочки-веточки? Куда я их засуну?
Я выпил всего две рюмки, но чувствовал, как горит лицо. Хозяйка заволновалась, одернула мужа:
— Отец, ты бы еще в правлении рупор взял да через него орал на секретаря Чжоу!
— Э-э! — как бы извиняясь, произнес Старый буйвол. — Я не хотел тебя обидеть. Ты здесь недавно, и не тебе за эти дела отвечать. Все мой язык. Не знаю, что с ним и делать!
— Все вы правильно говорите, — успокоил я Старика.
Я сказал это искренне. В словах Старого буйвола была самая простая и очевидная, настоящая правда. До приезда в Силинь я не задумывался над такими вопросами. Слов нет, купля-продажа при вступлении в брак отвратительна, но, если говорить честно, разве только крестьяне в этом виноваты? Разве можно одним лишь провозглашением свободы брака решить вопрос, пока не решены насущные проблемы и далеко не все крестьяне живут в достатке? Погруженный в свои мысли, я вдруг почувствовал на себе пристальный взгляд Эрлань и сразу все понял.
— Послушайте, Ван, заболтались мы с вами, — обратился я к старику. — А как все же со свадьбой Эрлань?
— Я не против, — не задумываясь, отвечал Старый буйвол. — Пятьсот юаней — и все в порядке! А нет — ведите меня в тюрьму! Хоть сейчас. А завтра свадьбу играйте!
Дальнейшие уговоры были бесполезны. Я посидел еще немного и попрощался. Эрлань проводила меня до ворот. Она не проронила ни слова — была в отчаянии.
— Я думаю, отец покуражится и в конце концов согласится, — пытался я утешить девушку. — Главное, что вы любите друг друга и рано или поздно своего добьетесь.
Эрлань отрешенно кивнула.
В правлении бригады снова собрался народ. Все были возмущены, узнав, что так и не удалось уломать старика, ругали его, называли собакой на сене — нарочно все делает, хочет другим досадить. Предложили вызвать его на собрание, покритиковать. Я возразил: пусть подумает хорошенько, чего-то он недопонимает. Приказным порядком или осуждением вряд ли чего-нибудь добьешься. Молодежь пошумела еще немного и разошлась. Остались мы с Чжэн Гуюем. Пользуясь случаем, я расспросил его о положении дел в Силине за последние несколько лет и убедился в том, что Старый буйвол сказал правду. Хозяйство района пришло в полный упадок, дальше некуда. Рассказывая, Чжэн Гуюй чуть не плакал.
Помолчали. Потом Чжэн Гуюй снова заговорил:
— По-моему, самое лучшее — повернуть назад, пойти по прежнему, правильному пути. Вокруг горы, и это надо учитывать, развивая хозяйство, используя главным образом зимний период.
На следующий день состоялся свадебный митинг. Все было очень торжественно и шло как по маслу. Старый буйвол тоже пришел посмотреть на веселье. Я не стал читать приветственную речь, которую подготовила для меня У Айин, а говорил о том, о чем мы накануне беседовали со Старым буйволом. Чтобы избавиться от свадебной купли-продажи, необходимо усердно трудиться, добиваться роста доходов и улучшения благосостояния членов кооператива. Говорил я искренне, убежденно, а под конец, ссылаясь на сообщение о Третьем пленуме, изложил точку зрения Чжэн Гуюя на развитие хозяйства в горных районах. Мне долго аплодировали. Особенно разволновался Чжоу Тева. Он протиснулся сквозь толпу и крепко пожал мне руку.
— Секретарь Чжоу, считайте, что с выкупом покончено навсегда, что он вырван с корнем! Пусть только наверху держат правильный курс, а уж мы у себя в горах наведем порядок!
Тут все разом заговорили, каждый предлагал свои меры для поднятия производства в зимний период: сбор лекарственных трав, косточек дикого персика и абрикоса, изготовление черенков для лопат, плетение корзин… Свадебный митинг незаметно перешел в производственное совещание. Поразительно! Всего несколько слов о решениях Третьего пленума, сказанных мной, вызвали целую бурю энтузиазма!
Вдруг все расступились, пропуская вперед Ван Эрлань и Чэн Юньшаня, которые пришли в венках из красных цветов. Я тихонько спросил Эрлань:
— Отец согласился?
Девушка, улыбаясь, кивнула.
— Сначала взял с меня расписку на пятьсот юаней… — вставил жених.
— Расписку? — вскричала У Айин. — Что за вздор!
Чжэн Юньшань, смеясь, пояснил:
— И еще велел приписать «на том свете отдам»!
Все так и покатились со смеху. Даже У Айин. Чжэн Гуюй заметил:
— На Старого буйвола это похоже! Помирать станет, пошутить не забудет!