Современная румынская пьеса
Шрифт:
Д а в и д. Ерунда какая-то… Может, ты еще скажешь, что цыганка глядит на меня с неба…
М а р и я. Посмотри на радугу…
Д а в и д. Смотрю. (Смотрит.) Радуга — это души цыганок? Прекрасно. Я поверил тебе. А ты поверь мне, что я приду. Так вы желаете сохранить волосы?
М а р и я. Нет. Отдай их Птице…
Д а в и д. С удовольствием. Он наделает из них гнезда. (Уходит.)
М а р и я. Зачем я учила, кто такой Штефан Великий, Михай Храбрый {126} и Мирча Старый {127} , если я не имею права сохранить собственные волосы, если меня лишили права жить? Зачем учить таблицу умножения, континенты,
126
Михай Храбрый — господарь Валахии (1593—1601), Трансильвании (1599—1600) и Молдовы (1600), которому впервые удалось ненадолго в 1600 г. объединить все три румынские княжества. Вошел в историю как борец за независимость румынского государства.
127
Мирча Старый — господарь Валахии (1386—1418), сражался с Оттоманской империей.
И з и д о р. У тебя помутился разум, Мария. Не хочешь идти в монастырь — веруй! Религия распахнет перед тобой врата другого мира.
М а р и я. Я не верю ни в смерть, ни в иной мир, святой отец, я глупа, должно быть, и верю только в реальность: в яблоки из этого сада, из желтых они становятся красными, в сливы, зеленые, они превращаются в фиолетовые, созревая, они меняют цвет и вкус, я верю в белые облака, которые лениво плывут по небу (видит Севастицу, идущую за водой), верю в тетушку Севастицу и в воду, которой она наполняет ведра, верю в глаза ее, в них мудрость и страдание, в красоту яблок, полыхающих на ветках, верю в аистов, уставших от первого полета, верю в ласточек, для которых Птица хочет свить гнезда из моих волос, верю в листья деревьев, которые скоро пожелтеют, но не верю, что вы можете дать мне царство небесное, не верю в небесные врата, — я глупа! Вы не можете взять меня за руку и перевести через заветную черту, ваше дело — отпустить мне грехи, остальное сделает пуля; пуля — тот поп, который отведет меня к господу богу, а я не верю в бога, если привести меня к нему может пуля или десять пуль!
С е в а с т и ц а. Отдохни, дочка, в тебе должен созреть тот, кто ничего еще не видит и не слышит, пошли к черту этих людишек, которые красиво говорят, но ни слова правды.
И з и д о р. Я не лгу.
И р о с. И я говорю ей правду, пусть жестокую, но правду.
С е в а с т и ц а. Отдохни, женщина, дай мне наплевать в рожу тем, кто говорит одно, а думает другое. (Уходит.)
И з и д о р. Я буду молиться за вас обеих.
С е в а с т и ц а (возвращаясь). Не утомляй себя, отец, я стерла колени, молясь, я жила молитвами, и от молитв душа моя чиста, как родниковая вода, и светла, как свеча, и все без толку.
Входит Д а в и д.
И з и д о р. Надо иметь терпение, женщина.
С е в а с т
Д а в и д. Терпение и табак. (Дает ей пачку сигарет.)
С е в а с т и ц а. Табак у меня есть, а вот терпение кончилось. (Уходит.)
Д а в и д (Иросу). Я не разделяю вашего пристрастия исповедоваться какой-то бабе…
И р о с. Я не исповедовался.
Д а в и д. Мне непонятна ваша слабость — унижать себя перед нею. (Показывает на Марию.) Не отрицайте — это уже было, и не раз.
И р о с. Всему виной — мой склероз.
Д а в и д. Вы считаете?
И р о с. Я считаю так, как считаете вы, это уже было, и не раз.
М а р и я (с искренним восхищением). Вы очаровательны, когда становитесь самими собой, вы просто очаровательны!
Д а в и д. Это страх, барышня! От страха ты видишь нас очаровательными, поскольку ты видишь мир иначе, нежели мы, живые.
М а р и я. Но я еще не умерла!
Д а в и д. Ты умерла давно, в ту минуту, когда тебя осудили. Ты — гость издалека, пришелец в этот мир, который вот уже восемь месяцев тебе не принадлежит. (Уходит.)
М а р и я. Какие же вы деликатные: делаете все, чтобы мне было хорошо, чтобы я ненавидела вас, чтобы отвела душу. (Иросу.) Как вы сами себя разоблачаете… Зачем все это? К чему столько заботы обо мне? Почему вы больше не вздергиваете людей на дыбу? А жаль — вы уже не те, какими были раньше, не стегаете кнутом, не срываете ногтей, не отрезаете язык, вы потеряли форму, выдохлись, и гильотина у вас не такая, как прежде, и виселица никуда не годится — нет в ней элегантности, стройности, наивности, да и палач не тот, в измятой униформе — это ужасно. Вы обленились.
И р о с. Вы нас с кем-то путаете, госпожа.
М а р и я. Нет, господин, я вас ни с кем не путаю. Вы обленились! Вам стыдно! Это ужасно. У вас появились комплексы. Ужасно. Вы отмываете камни, на которых запеклась кровь. Это же унизительно, бедняги вы этакие. Вы — дилетанты. С психологией дилетантов. То, что вы делаете, — это не просто бедствие, это катастрофа.
И з и д о р. Ты ни во что не веришь. Теперь я спокоен. Ты уйдешь в монастырь. (Уходит с Иросом.)
Торопливо входит Д а в и д.
Д а в и д (Марии). Быстро рассказывай о своих, и ты свободна. Ну хотя бы кое-что… Опиши чью-нибудь походку, цвет глаз, волос, не заикается ли кто, любую деталь…
М а р и я. …чтобы предать?
Д а в и д. Давай я помогу тебе… (Берет ее руку, слегка зажимает пальцы дверью.)
М а р и я. Это мне знакомо…
Д а в и д. Не скажешь? (Плотнее прикрывает дверь.)
М а р и я. Мне нечего сказать.
Д а в и д. Ты создана для любви, в твои годы ходят на пляж, на танцы, здесь тебе не место.
М а р и я. Я знаю.
Д а в и д. Какие поручения ты выполняла в организации?
М а р и я. В какой организации?
Д а в и д (плотнее закрывает дверь). Итак, первое поручение — отрицать существование организации! (Берет ее за руку и ведет к стене.) Повернись лицом к стене!
Мария поворачивается.
Ты составляла и распространяла листовки! Говори. (Спокойно.) Я ведь могу убить тебя.
М а р и я. Знаю.
Д а в и д (тихо). Руки вверх. (Стреляет, пуля попадает справа от Марии, совсем рядом.) Итак: твое политическое задание?
М а р и я. Мое главное политическое задание — ни с кем не говорить о политике.
Д а в и д. Тебе лучше признаться, иначе… Если ты не признаешься, мой непосредственный начальник, не этот хрыч Ирос, пошлет меня на фронт, как ни на что другое не годного! Он меня предупредил! Тебя обвиняют в коммунистической пропаганде против государства, против войны…