Современная швейцарская новелла
Шрифт:
— И Берту я тоже очень давно не видел. Я учил ее катехизису по меньшей мере лет десять тому назад. Потом, понятное дело, она исчезла…
— Она не смела пойти в церковь после того, как попала в аварию. Теперь у нее одна нога короче другой, и на нее все смотрят. Она боялась, что люди станут смеяться, опять начнут рассказывать друг другу про эту самую аварию. Про историю с автомобилем…
— Ходить в церковь стесняется, а венчаться хочет. Не рассказывайте мне небылицы. Если человеку нужно в церковь, он не побоится туда войти. Это все кривляние!
Нет, он ничего не понимает.
— Ну ладно. Сколько Берте теперь лет?
— Двадцать семь.
— А вам около тридцати?
— Тридцать два.
— Она работает?
— Она не вернулась к работе на заводе. То есть вернулась, но не полностью. Подменяет отсутствующих. Нога…
— Да, я понял. Отец у нее умер, если не ошибаюсь.
— Погиб во время взрыва на красильной фабрике. Мать получает страховку. Это случилось пять лет назад.
— Брат, насколько я помню, слабоумный?
— Не совсем. Когда ему было три года, он перенес менингит. Им занимается мать. Она ни за что не хотела отдать его в больницу.
— Ясно. Ее основное занятие — гулять с ним целыми днями. Не так уж это неприятно. А теперь давайте-ка почитаем Священное писание.
Он наклонился к Библии, раскрытой перед ним на столе, стал перелистывать ее, вынул закладку, разгладил страницу ладонью.
Я рассматривал фотографии, висевшие вокруг него на стене; почти на каждой можно было узнать его высокую, тощую фигуру — это были группы обучающихся катехизису на прогулке в горах, среди цветущих лугов, перед высокими елями; в одной из этих групп наверняка была Берта, но я не мог встать, подойти ближе и отыскать ее в стайке девочек, окружившей человека в белой рубашке.
— Вот слова пророка! — продолжал безжалостный голос. — А когда пророк говорит — самое время одуматься и слушать. Он вопрошает стража. Стража! Будьте внимательны. Читаю Священное писание:
«— Страж, когда придет ночь?
Страж отвечает:
— Приходит утро, но придет и ночь». Придет и ночь, усвойте это! — Он был в раздражении, голос стал еще жестче: — И ночь, дружочек! О, вы с Бертой думаете, что вы сильны, думаете, будто вы неуязвимы — потому что вы молоды, потому что для вас еще утро, но за ним придет ночь, слышите, она придет. Придет!
Теперь он уже кричал, ударяя по столу жилистой рукой, взгляд его уперся в стену позади меня, которую я не мог видеть.
Потом он велел мне сложить руки и пробубнил «Отче наш». Мы встали. Он сказал, что сообщит мне, когда будет венчание, и я остался на лестнице один. А что делал он, оставшись один в своем кабинете? Читал, разглядывал стену над моим пустым стулом? В
Я больше не потел.
Я зашел в «Солнце», заказал пива, но прежде, чем сделать первый глоток, позвонил Берте.
— Берта, дорогая, мы будем венчаться! Да-да, все прошло очень хорошо. Будет венчание, и пастор, и конфетки при выходе. Слушай, у меня еще есть кой-какие деньги. Купи себе самое красивое платье, знаешь, с золотом, и туфли, и сумочку, и еще купи фату с венком, Берта, дорогая! Да-да, с венком. Фату с венком. Ты очень хорошо расслышала.
ПРАЗДНИК, КОТОРЫЙ КОНЧИЛСЯ ПЛОХО
Перевод с французского Н. Кулиш
В тот день, когда Жан-Полю Даллю впервые было видение (он ничего не может сказать точно, помнит только длинную улицу, две башни и тюрьму на холме), он слишком устал, чтобы воспринять это как надо; а вечерний сумрак не дал ему хорошенько разглядеть явившееся, расплывчатое и яркое одновременно. Кроме того, он изрядно выпил. Узкая улочка, две башни, здание — очевидно, тюрьма, стоящая на холме, — и на фоне этого обыденного пейзажа — нечто блестящее, вернее, светящееся: оно перемещалось, приближаясь к Жан-Полю, и вдруг погасло на углу улицы, по которой он шел. Это мгновение оставило у Жан-Поля жутковатое, но приятное чувство избавления, словно какое-то таинственное чудо снизошло к нему и спасло его в этой греховной жизни.
К следующему дню состояние не прошло.
Ранним утром он не преминул наведаться на то самое место, где некий образ явился ему; но то ли сам он слишком выспался и отдохнул, то ли свет зари не благоприятствовал таким зрелищам, — так или иначе не произошло ничего, и, слегка разочарованный, Жан-Поль Даллю отправился на службу. Он был уверен, однако, что вчерашнее ему не пригрезилось, а непонятное возвышенное состояние, в котором он находился, окончательно убедило его в реальности происшедшего.
Назавтра — опять-таки ничего, но возвышенное состояние не проходило. И так день за днем целую неделю. Это помогало выносить будничное полусонное существование. Но ничего похожего на видение больше не появлялось.
По нескольку раз в день Жан-Поль Даллю приходил на Большую улицу, на то место, где видел чудо, ждал, напряженно разглядывал переулок за углом, две башни, безлесный холм, но никакой фигуры, никакого проблеска, никакого свечения не было заметно среди этих слишком знакомых ему очертаний. Поутру Жан-Поль еще был умиротворен долгой ночью, проведенной в тишине маленького городка. Там спишь, как в прохладной норке. В полдень душа его была утомлена мелкими служебными дрязгами. А к вечеру он уже едва мог сдержаться, и только принятое им твердое решение никому ничего не рассказывать мешало ему в этом раздраженном состоянии объявить всем встречным о своей избранности. Он бы давно сделал это днем, швырнул бы эту новость в наглые физиономии своих коллег, если бы не определил раз и навсегда сохранить драгоценный дар для себя одного.