Современный шведский детектив
Шрифт:
— Хорошая книга, — сказал Хольмберг, показывая на «Семь столпов мудрости».
— Правда? Ты что же, читал ее? — скептически осведомился Улофссон, глядя на увесистый том.
— Угу. Долго, конечно.
— А я читал вот эту. — Улофссон взял с полки зачитанную до дыр «Мстить — мой черед» Микки Спиллейна.
Тумбочка у кровати застелена чистой салфеткой, на ней — ваза с подснежниками.
Кровать аккуратно накрыта вязаным покрывалом, на спинке кресла — сложенный плед.
Едва они захлопнули за собой дверь и услышали щелчок замка, как из комнаты напротив высунулась темноволосая девичья голова.
— Привет, — сказал Хольмберг.
— Бенгта ищете? — спросила девушка.
— Ты кто такая?
— Я? Лиса Булйн. А вы?
— Мы из полиции.
— Бенгт что-нибудь натворил?
— Да.
— Что-нибудь скверное?
— Почему ты спрашиваешь?
— Потому что он… такой…
— Какой?
— По-моему, он не в себе.
— Вот как?
— Да. Несколько лет назад он перенес менингит и, судя по всему, так полностью и не оправился. Временами он прямо как ребенок.
— И к тому же довольно самоуверенный, а?
— Точно. Послушать его, так идти можно только одним-единственным путем.
— Как это понимать?
— То есть, по его мнению, достичь чего-либо можно только одним способом — тем, который избирает он сам. И если он хочет что-то иметь, берет. По-своему…
Хольмберг нахмурился и поковырял уголок рта.
— И девушек тоже?
Она едва слышно засмеялась.
— Тут ему не надо прилагать особых усилий.
— В самом деле?
— Да. Он привлекателен, только чем — не объяснишь… Девушки прямо липнут к нему. Есть в нем какое-то странно детское обаяние.
Я что-то не заметил, подумал Улофссон.
— Может, ты имеешь в виду другое — обаяние животной силы? — предположил Хольмберг.
— Пожалуй… Да, наверное, так и есть.
— И тебя тоже?
— Что «меня тоже»?
— Тянет к нему?
— Как бы не так! — отрезала Лиса Булин.
— О'кей. — Хольмберг пошел к выходу.
— Что он натворил? — спросила девушка, когда они уже были у двери.
— Что ты сказала? — обернулся Улофссон.
— Что он натворил?
— До смерти избил одну женщину.
— О-о… — Она зажала рот рукой.
— Вот так-то.
— Все равно его почему-то очень жалко, — помолчав, сказала Лиса.
— Материнские чувства? — съехидничал Улофссон, закрывая за собой дверь.
Девушка швырнула им вдогонку туфлю. Но туфля была матерчатая и, легонько ударив по стеклу, мягко упала на пол.
Высадив Хольмберга на Юлленкрокс-аллее и направляясь по Дальбюскому шоссе к дому, Улофссон уже не чувствовал усталости.
Наоборот, он отчаянно старался четко представить себе ситуацию, все взаимосвязи этого дела. Ни дать ни взять головоломка, в которой недостает деталей.
— Где же этот чертов преступник? — громко спросил он себя. — Ну-ка, скажи!
И включил радио.
Пела Эдит Пиаф, и от неподдельной грусти, Звенящей в ее голосе, сжималось сердце.
Голос наполнил собою ночь, слился с нею воедино.
Интересно, о чем она поет? — подумал Улофссон и пожалел, что не знает французского.
Он и сам был вроде этого голоса в ночи.
Глава девятнадцатая
Пришло и миновало воскресенье.
НП позвонил Хольмбергу узнать, что случилось ночью.
Разговор получился долгий.
Сам Хольмберг позвонил в Роннебю, и мать Бенгта Свенссона подтвердила, что первого и второго мая тот действительно был у нее.
Выйти из тупика… снова взять след…
Наступил вечер. По радио гоняли модные новинки шведской эстрады. Уши вянут — хоть из дому беги.
Черстин не пропускала ни одной из таких передач, даже все повторения слушала по нескольку раз на дню Мартин же эту программу не выносил и называл ее «опиум для немузыкальных». Ему больше нравилась классическая музыка.
Но вечер стоял погожий, прохладный, напоенный весной и обещанием чего-то. Вечер, который медленно, неторопливо сменился ночью.
Сегодня, пожалуй, можно будет наконец-то выспаться, с надеждой подумал Хольмберг, укладываясь в постель.
И скоро действительно уснул.
Глава двадцатая
В понедельник было почти по-летнему жарко.
Не шелохнет, деревья в зеленом убранстве, магнолии в цвету, газоны уже подстрижены.
Люди с самого утра размякли от зноя и обливались потом.
Видимо, лето будет чудесное.
Но ни Мартин Хольмберг, ни Севед Улофссон почти не замечали прекрасной погоды. Только и подумали, что с утра не по сезону жарко, ходишь весь в поту.
Бенгт Турен был еще жив. Так им сказали.
Пульс по-прежнему ровный, и сердце, судя по всему, останавливаться, не намерено. Но вообще-то ему давно полагалось умереть. Врачи сами не понимали, почему он жив.
Попутно Хольмберг поинтересовался, как чувствует себя Удин. Тот уже настолько оправился от операции, что подошел к телефону.