Современный венгерский детектив
Шрифт:
— Сын мой, сынок мой,— вздохнула Маргит Шайго.— К сожалению, ничего хорошего не могу вам о нем рассказать.
И она еще с четверть часа объясняла, какая у сына болезнь. Старшина милиции опять сдался и сел на стул. Он даже не заметил, как неутешная вдова перешла на другую тему и теперь терзала его рассуждениями о том, что на каждом перекрестке дорог, особенна между двумя большими селами, где когда-то стояла корчма, непременно надобно открыть постоялый двор. Ведь вот и в газетах пишут, что в стране слишком мало гостиниц. А она без труда смогла бы выделить в своем доме три спальни для гостей, обставив их как полагается.
6
— Вы сказали, Дуба, что в годы второй мировой войны служили интендантом. Я вас об этом не спрашивал. Зачем вы это мне говорите? Имеет ли это какое-нибудь значение?
— Имеет, имеет! Еще какое! Буриан молчал, ожидая.
— Извольте видеть, я служил интендантом при штабе дивизии. Однажды приезжаю домой в кратковременный отпуск, а моя сестра Маргитка мне говорит: братец, я в положении. От кого, черт возьми? Не может объяснить.
Дуба еще раз повторил все, что с ним произошло:
— Еду я на мотоцикле к хутору, гляжу, посреди дороги милиционер стоит. Я, значит, руль влево и прямехонько к дому, во двор.
Буриан остановил его жестом, и он умолк. Дуба, шурин покойного, повторял каждое свое показание по три раза.
— Есть человек, который мог бы его убить. Он сам сказал, когда выселяли его семейство: об этом еще кое-кто пожалеет. А этот кое-кто натянул в одном местечке стальную проволоку специально для него.
— Кто натянул проволоку? Для кого — «для него»?
— Почему вы так смотрите на мой мотоцикл, товарищ старший лейтенант?
Буриан решил показать Дубе, что подозревает его.
— Почему? Вы знаете это, Дуба.
Дуба привык, что при обращении к нему люди обычно добавляют слово «товарищ» или — по-старинке — «господин», и обиженно замолчал. На террасе валялись початки рано созревшей кукурузы, он стал перекладывать их с места на место. Его решительно обижал тон беседы. Ведь он как-никак дипломированный специалист.
— У меня, извините, диплом сельскохозяйственного техникума. Со мной, извините, никто так не разговаривал. И, кроме того…
Он счел за лучшее все-таки замолчать.
— Кроме того? Продолжайте.
— Человек я, как видите, крупный, ростом бог не обидел, силенки тоже не занимать. Даже в тюрьме, а потом и в лагере меня за это уважали. Хотите знать, за что
меня посадили в пятьдесят первом?
Буриан отрицательно покачал головой, поднялся со скамеечки для дойки коров,— другой мебели в сенях не оказалось — и подошел к шурину убитого. Того, по всей видимости, все больше занимали кукурузные початки. Став возле Дубы, Буриан померился с ним ростом и снова устремил взгляд на мотоцикл, оставленный возле террасы.
— Говорите, ростом бог не обидел? Вы всего на полголовы выше меня.— Он быстро схватил Дубу за предплечье и тут же отпустил. — И насчет силенки сомневаюсь. В ваших бицепсах больше сала, чем мускулов.
Они стояли рядом, лицом к лицу.
— Зачем обижаете, товарищ старший лейтенант? Чего вы от меня хотите?
Буриан рассматривал заднее колесо «паннонии». Шина, почти гладкая, как ладонь, изношена до предела. Он потрогал ее пальцем.
— Даже не верится. На новеньком мотоцикле такие стертые шины.
— На новеньком? Восьмой год на нем гоняю, изотрутся.
Внутренний голос подсказал Буриану, что продолжать допрос, нагнетая подозрения, пожалуй, излишне. Если Дуба убил Шайго, ему теперь все равно деваться некуда, не убежит. Но шина действительно стертая. Она не могла оставить на сыром песке такой четкий след с бороздками, каким был тот, вокруг трупа… Вечером он узнает результаты вскрытия, и еще не известно, обнаружат ли на теле следы внешних повреждений. Вокруг убитого ясно виден след от мотоцикла в форме петли, это все, других вещественных доказательств пока нет.
— Знаете, кто натянул тогда стальную проволоку поперек дороги?
— Не знаю. И не очень интересуюсь. Теперь на скамеечку опустился Дуба.
— Мой зять Шайго.
— Откуда вам это известно?
— Он сам рассказал. Все осталось в семье, дальше не пошло,— Дуба коротко рассмеялся, но тут же умолк.
— Очень он тогда разозлился. Из-за одной женщины. Но этак мы далеко зайдем,— спохватился он.
— Правильно,— сказал Буриан и зевнул. Минувшей ночью ему мало пришлось спать. Сегодня, если бы не это дело, у него был бы день отдыха.— Правильно.— Зевнув еще раз, он вышел во двор. Дуба последовал за ним.
— А тот человек ехал по дороге на мотоцикле, хлоп — и лбом на проволоку. В темноте-то. Его счастье, что ехал он тихо. Отделался синяком, на лбу отметина осталась на память.
В глазах Буриана зажегся огонек:
— Может, вы скажете, наконец, о ком говорите?
— О зяте, о ком же еще?
— У него не было мотоцикла.
— Ясно, не было. Мотоцикл был у Таподи, агронома. Он и сейчас у него.
Буриан воздержался от вопроса, с досадой ожидая, что будет дальше. Он чувствовал, что каждый очередной вопрос ставит его на один уровень с дураком собеседником. Хотя, как знать, может быть, Дуба такого же мнения и о нем?
— «Этак мы далеко зайдем»,— повторил он слова Дубы.— Что это за дела, уважаемый? Вы о чем-то вспоминаете, начинаете рассказывать представителю власти, а потом вдруг умолкаете по той причине, что-«этак мы далеко зайдем»!
— Оно конечно,— вздохнув, согласился Дуба.— Дело в том, что они поженились, я имею в виду Шайго и мою сестру, как говорится, поневоле. И любили они друг друга не очень. Меня зять тоже ненавидел. Была тут у него одна.
— Кто одна?
— Одна женщина. Меня это не интересовало.