Совсем недавно… Повесть
Шрифт:
– …Затем снимаем соединительную муфту, и рама разобрана. Теперь - затвор. Здесь вот - боевые уступы, обеспечивающие надежное запирание канала ствола.
Писарь, стараясь не шуметь, осторожно положил письма на приступок.
Письма Лавров обнаружил только на следующее утро. Одно было от отца; отец писал, что собрался было на пенсию, да передумал и будет работать на сплаве. Второе письмо было от Кати:
«Я знала, что рано или поздно Вам надо будет уехать. Я много думала о том, что происходило с нами за это время. Мы крепко подружились, Коля,
Когда батальонный писарь увидел из своей палатки, как старший лейтенант Лавров, проделав свою обычную зарядку, вдруг прошелся на руках, перевернулся, побежал, и потом, резко подпрыгнув, прокрутил в воздухе двойное сальто, - он сказал себе: «Чудеса в решете», - завидуя этакой силище. Двойное сальто!
– это же тебе не пробежка до озера и обратно!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
Выходной наступил незаметно, и, проснувшись утром, Лавров с грустью подумал, что день ему предстоит пустой, незаполненный делом, если не считать двух писем, которые необходимо написать сегодня, да вечером - концерта в клубе. Библиотека закрыта; он слышал, что несколько офицеров полка организуют сегодня рыбную ловлю. Лавров встал, оделся и пошел искать рыболовов.
Старший адъютант, кряжистый плотный капитан Горохов, проверяя свои удочки, изо всех сил тянул лёску - жилку, и Лавров окликнул его:
– Что ж вы, Александр, Вениаминович, щуку килограмма на два решили взять?
– Всяко… бывает… - пыхтел тот, натягивая лёску.
– У меня… недавно… окунь фунта на два… - он поправил поплавок, проверил грузило и закончил со вздохом: - ушел!
– А знаете, Александр Вениаминович, - Лавров потрогал себя за бицепс левой руки, вытянув ее, - знаете, почему у рыбаков здесь синяки бывают?
– Ну?
– недоверчиво, чувствуя подвох, спросил тот.
Лавров сильно постучал себя по бицепсу ребром ладони, как бы отмеривая размер:
– А обычно все божатся: «Ей-ей, вот такую щуку поймал!».
Горохов покосился на Лаврова и вдруг прыснул, засмеялся мелко и звонко, смех так и колотил его.
– Точно, ох, не могу, до чего же точно! У нас командир транспортной роты Ольшанский всегда так хвастает. В позапрошлый выходной показывал: вот, говорит, такой линь был, ребятам отдал, о-ох!
Потом они перебрались в утлой лодчонке на поросший частым лозняком островок. Дно около островка было глубокое, илистое; в ямах на дне возле него, как утверждал Горохов, водились ерши и окуни.
– Знатное место, кто понимает, - восторгался Горохов, доставая двумя пальцами червя, насаживая на крючок и поплевывая на него.
– Когда уйду в отставку - обязательно с внуками буду здесь лето жить. Красота-то какая!
– Ни черта подобного, - пессимистически проворчал из кустов Ольшанский.
– Под старость ты будешь заниматься одним видом рыбной ловли: таскать вилочкой
Горохов замялся, забормотал что-то вроде «ну, это там видно будет», но угрюмые слова Ольшанского испортили Горохову настроение, - правда, ненадолго; поплавок у него вдруг прыгнул и сразу пошел вниз, никто ахнуть не успел, как Горохов уже снимал с крючка первого окуня.
– Вот тебе и «рыбка плавает по дну - не поймаешь ни одну», - засмеялся кто-то, а полковой любимец, поэт и весельчак лейтенант Синяков, живо откликнулся экспромтом, не сводя глаз со своего замершего на воде поплавка:
Нынешняя рыбка Клевала не шибко, Что, с ее стороны, Грубая ошибка.И не успел стихнуть смех, как с берега, словно скользя по воде, эхо донесло:
– …о…о…ов!
– Зовут кого-то?
– поднял голову Горохов. Там, на берегу, стояла маленькая фигурка, махала руками, и снова донеслось протяжное: «о…о…ов!». В самом деле, кого-то из них звали, и Ольшанский на своем месте снова проворчал, не поворачивая головы:
– Чёрт его знает, не дадут в выходной посидеть нормально! Кого там?
– Кажется, меня, - сказал Горохов.
– А ну-ка?
Он поднес к ушам ладони, сложенные лодочкой, и прислушался.
– Нет, это тебя, - кивнул он Лаврову.
С берега послышалось: «…еста… ехала-а!..» - и Лавров, сам прислушивавшийся к крику, удивленно пожал плечами:
– Невеста? Ко мне?
– Кричали Лаврова, - и Горохов невозмутимо полез за следующим червем, а Ольшанский хихикнул, словно хрюкнул, и все разом засмеялись, но не над тем, что приехала к Лаврову невеста, а что Ольшанский очень уж похоже хрюкнул. Лавров, всё еще пожимая плечами, влез в лодку и под общие пожелания скорейшей свадьбы отплыл.
Он греб, налегая на вёсла изо всех сил, стараясь умерить этим волнение, которое охватило его, чуть только он услышал свою фамилию и далекое «невеста приехала». «Неужели Катя?» - думалось ему. Милая, нежная, хорошая, всё-таки приехала, и значит… Он выкидывал вёсла, как учили его на занятиях по академической гребле, почти ложась спиной на переднюю банку, не оглядываясь на берег; когда нос лодки с приглушенным шелестом вошел в камыши, бросил вёсла, завел лодку на берег и огляделся. Дневальный стоял рядом.
– До вас прийихалы, - сказал он.
– Коло леса, чуете, где дорога на танкодром, ждут.
Лавров сначала пошел, тяжело дыша после гонки на лодке, а потом не вытерпел и побежал узкой тропинкой. Тропинка шла под гору, и бежать было легко. Потом он выскочил на гудроновое шоссе, избитое по обочинам танковыми гусеницами; неподалеку начинался лес.
Еще издали Лавров увидел двух, сидевших рядышком на камнях. Катя!
– он узнал ее сразу, второй же был мужчина, и, подходя, Лавров смотрел только на него - кто это? Потом он узнал и, замедлив шаг, перевел дыхание. С Катей приехал Курбатов.