Совсем недавно… Повесть
Шрифт:
– …Затем снимаем соединительную муфту, и рама разобрана. Теперь - затвор. Здесь вот - боевые уступы, обеспечивающие надежное запирание канала ствола.
Писарь, стараясь не шуметь, осторожно положил письма на приступок.
Письма Лавров обнаружил только на следующее утро. Одно было от отца; отец писал, что собрался было на пенсию, да передумал и будет работать на сплаве. Второе письмо было от Кати:
«Я знала, что рано или поздно Вам надо будет уехать. Я много думала о том, что происходило с нами за это время. Мы крепко подружились, Коля, и, сознаюсь, мне грустно стало, когда я прочла Вашу записку. Очень хочется снова Вас увидать - с Вами как-то легче становится, как тогда, двенадцать лет назад. Вы какой-то удивительно сильный и ровный, иногда мне не хватает как раз этой силы возле себя…»
Когда батальонный писарь увидел из своей палатки, как старший лейтенант Лавров, проделав свою обычную зарядку, вдруг прошелся на руках, перевернулся, побежал, и потом, резко подпрыгнув, прокрутил в воздухе двойное сальто, - он сказал себе: «Чудеса в решете», - завидуя этакой силище. Двойное сальто!
– это же тебе не пробежка до озера и обратно!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
Выходной наступил незаметно, и, проснувшись утром, Лавров с грустью подумал, что день ему предстоит пустой, незаполненный делом, если не считать двух писем, которые необходимо написать сегодня, да вечером - концерта в клубе. Библиотека закрыта; он слышал, что несколько офицеров полка организуют сегодня рыбную ловлю. Лавров встал, оделся и пошел искать рыболовов.
Старший адъютант, кряжистый плотный капитан Горохов, проверяя свои удочки, изо всех сил тянул лёску - жилку, и Лавров окликнул его:
– Что ж вы, Александр, Вениаминович, щуку килограмма на два решили взять?
– Всяко… бывает… - пыхтел тот, натягивая лёску.
– У меня… недавно… окунь фунта на два… - он поправил поплавок, проверил грузило и закончил со вздохом: - ушел!
– А знаете, Александр Вениаминович, - Лавров потрогал себя за бицепс левой руки, вытянув ее, - знаете, почему у рыбаков здесь синяки бывают?
– Ну?
– недоверчиво, чувствуя подвох, спросил тот.
Лавров сильно постучал себя по бицепсу ребром ладони, как бы отмеривая размер:
– А обычно все божатся: «Ей-ей, вот такую щуку поймал!».
Горохов покосился на Лаврова и вдруг прыснул, засмеялся мелко и звонко, смех так и колотил его.
– Точно, ох, не могу, до чего же точно! У нас командир транспортной роты Ольшанский всегда так хвастает. В позапрошлый выходной показывал: вот, говорит, такой линь был, ребятам отдал, о-ох!
Потом они перебрались в утлой лодчонке на поросший частым лозняком островок. Дно около островка было глубокое, илистое; в ямах на дне возле него, как утверждал Горохов, водились ерши и окуни.
– Знатное место, кто понимает, - восторгался Горохов, доставая двумя пальцами червя, насаживая на крючок и поплевывая на него.
– Когда уйду в отставку - обязательно с внуками буду здесь лето жить. Красота-то какая!
– Ни черта подобного, - пессимистически проворчал из кустов Ольшанский.
– Под старость ты будешь заниматься одним видом рыбной ловли: таскать вилочкой шпроты из банки.
Горохов замялся, забормотал что-то вроде «ну, это там видно будет», но угрюмые слова Ольшанского испортили Горохову настроение, - правда, ненадолго; поплавок у него вдруг прыгнул и сразу пошел вниз, никто ахнуть не успел, как Горохов уже снимал с крючка первого окуня.
– Вот тебе и «рыбка плавает по дну - не поймаешь ни одну», - засмеялся кто-то, а полковой любимец, поэт и весельчак лейтенант Синяков, живо откликнулся экспромтом, не сводя глаз со своего замершего на воде поплавка:
Нынешняя рыбка Клевала не шибко, Что, с ее стороны, Грубая ошибка.И не успел стихнуть смех, как с берега, словно скользя по воде, эхо донесло:
– …о…о…ов!
– Зовут кого-то?
– поднял голову Горохов. Там, на берегу, стояла маленькая фигурка, махала руками, и снова донеслось протяжное: «о…о…ов!». В самом деле, кого-то из них звали, и Ольшанский на своем месте снова проворчал, не поворачивая головы:
– Чёрт его знает, не дадут в выходной посидеть нормально! Кого там?
– Кажется, меня, - сказал Горохов.
– А ну-ка?
Он поднес к ушам ладони, сложенные лодочкой, и прислушался.
– Нет, это тебя, - кивнул он Лаврову.
С берега послышалось: «…еста… ехала-а!..» - и Лавров, сам прислушивавшийся к крику, удивленно пожал плечами:
– Невеста? Ко мне?
– Кричали Лаврова, - и Горохов невозмутимо полез за следующим червем, а Ольшанский хихикнул, словно хрюкнул, и все разом засмеялись, но не над тем, что приехала к Лаврову невеста, а что Ольшанский очень уж похоже хрюкнул. Лавров, всё еще пожимая плечами, влез в лодку и под общие пожелания скорейшей свадьбы отплыл.
Он греб, налегая на вёсла изо всех сил, стараясь умерить этим волнение, которое охватило его, чуть только он услышал свою фамилию и далекое «невеста приехала». «Неужели Катя?» - думалось ему. Милая, нежная, хорошая, всё-таки приехала, и значит… Он выкидывал вёсла, как учили его на занятиях по академической гребле, почти ложась спиной на переднюю банку, не оглядываясь на берег; когда нос лодки с приглушенным шелестом вошел в камыши, бросил вёсла, завел лодку на берег и огляделся. Дневальный стоял рядом.
– До вас прийихалы, - сказал он.
– Коло леса, чуете, где дорога на танкодром, ждут.
Лавров сначала пошел, тяжело дыша после гонки на лодке, а потом не вытерпел и побежал узкой тропинкой. Тропинка шла под гору, и бежать было легко. Потом он выскочил на гудроновое шоссе, избитое по обочинам танковыми гусеницами; неподалеку начинался лес.
Еще издали Лавров увидел двух, сидевших рядышком на камнях. Катя!
– он узнал ее сразу, второй же был мужчина, и, подходя, Лавров смотрел только на него - кто это? Потом он узнал и, замедлив шаг, перевел дыхание. С Катей приехал Курбатов.