Совсем недавно… Повесть
Шрифт:
– Я, брат ты мой, сменный мастер. Ну, провинился, бывает, а почему меня одного ругать, а? Так и живем, водочку пьем.
– Да, жизнь!
– поддакнул сосед.
Тищенко долго и скучно рассказывал, как ему сегодня попало, как год назад он разошелся с женой.
– Так сходитесь, - посоветовал сосед.
– Я вот с женой тоже как кошка с собакой первое время жил, а потом попривыкли друг к другу, начали уступать, и, глядишь, веселей стало.
Тищенко пошарил в карманах: больше денег не было, а выпить хотелось еще, и он выругался. Сосед понял его:
– Что, еще хотите? Хватит, ей-богу хватит. Я тоже воробей стреляный, вижу… В самой вы норме…
– Ну да, в норме!..
– Вот выпейте со мной, если хотите. Да ничего, не стесняйтесь, я человек простой, рабочий, со мной этих «мерси» не надо… Ваше здоровье!
Что было потом, Тищенко помнил плохо. Новый знакомый взял еще пол-литра, а после, кажется, он же и доставил его до дверей дома. На прощание Тищенко, качаясь, нацарапал на листке бумажки свой телефон.
– Я тебя… - бормотал он, - я тебя еще… поблагодарю… Мы с тобой… мы с тобой в ресторан пойдем. Вот пятнадцатого получу зарплату и пойдем, а? Звони - и пойдем, а?
Наутро он мучился головной болью.
Пятнадцатого вечером Тищенко позвонили на работу. Он долго не мог попять, с кем разговаривает, потом вспомнил, покраснел и фальшиво протянул:
– A-а, это вы! Узнал, узнал. Где же мы с вами встретимся?
Ему очень не хотелось идти, но надо же было отблагодарить товарища.
В ресторане они посидели недолго и пили не много, но зато самый дорогой коньяк. Официант принес счет, - оказалось, что-то около восьмидесяти рублей.
Тищенко хотел было расплатиться, но внезапно почувствовал, как кровь отхлынула у него от лица и сразу онемели губы.
– Слушайте, - прошептал он.
– Меня обокрали. Всю получку. В трамвае, наверно…
Официант неподвижно стоял у столика и ждал…
Служебного пропуска у Тищенко тоже не оказалось, его, надо полагать, выкрали вместе с бумажником. Он оставил официанту паспорт, пообещав сегодня или завтра утром занести деньги. На улицу он вышел сам нс свой, но хмель с него как рукой сняло.
– Сейчас никого из знакомых нет дома, денег не занять… Вы простите меня, что всё так вышло.
– Да ради бога. И у меня, как на грех, денег нет.
Тищенко стал прощаться.
– А сами-то как две недели жить будете?
– спросил новый знакомый.
– Ну, обращусь в кассу взаимопомощи, выкручусь как-нибудь.
– Вот что, у меня здесь неподалеку теща живет, из деревни приехала, дом там продала. У нее деньжишки водятся, она, может, одолжит. Сходим? Попытка не пытка.
И Тищенко согласился.
Они дошли, и знакомый, усмехнувшись, сказал:
– Вы подождите меня здесь, я - мигом. А то характер у моей тещи…
Он вошел в подъезд, а Тищенко ходил возле дома, сжимая от бессильной досады кулаки. Верно говорят, - беда никогда не приходит одна.
Минут через пять новый знакомый вышел. Он казался смущенным.
– Понимаете, не дает… Говорит, откуда я знаю вас, мало ли какого ты пьяницу приведешь, а потом ищи ветра в поле.
– Ну, я тогда пойду…
– Она, понимаете, расписку просит… Чёртова баба!
– Расписку? Ну, я могу дать расписку. Через месяц верну все деньги.
Тут же, на улице под фонарем, он написал на листке из записной книжки несколько слов, спросил, как тещина фамилия и инициалы, и расписался. Знакомый ушел и вернулся уже с деньгами.
– А в милицию вы всё-таки сообщите о пропаже, - посоветовал знакомый..
– Всё-таки воровство, да к тому же - служебный пропуск…
На этом они и расстались.
Найт полагал, что теперь завербовать Тищенко будет нетрудно.
А Виктор Осипович приносил первые новости. В расчетный отдел действительно надо было ходить через литейный цех, причем иногда - в обеденный перерыв и в пять, после работы, - в цехе почти никого не было. Проходить можно было возле опок, от которых поднимался легкий сиреневый дым. Турбину Виктор Осипович видел. Ему еще неясно было, что задумал Найт, а тот в открытую потешался над недогадливостью и скудоумием своего подчиненного.
Вечером Найт предложил ему прогуляться. На берегу пруда, лениво развалившись на теплой, пряно пахнущей траве, Найт спросил как бы невзначай:
– Как у вас с желудком? Катар, язва, например…
– Нет, нет, - испуганно отозвался Виктор Осипович.
– Ну, считайте, что есть… с этого часа. Будете носить на работу порошки, сделайте сами из муки с сахаром, что ли… И каждый день приносите на работу бутылку ессентуков, номер семнадцатый. Приучите своих сослуживцев к тому, что, идя на обед, задерживаетесь, чтобы пить свои ессентуки. Когда приступают к отливке новой турбины?
– Не знаю.
– Ну, не важно пока. Вы меня поняли?
Виктор Осипович покачал головой, - он не улавливал связи между мнимой язвой желудка и новой турбиной. Найт казался ему то сумасшедшим, то дьяволом во плоти с его недоступной человеческому разуму бесовской хитростью.
– Вы всё-таки не разведчик, - тихо сказал Найт.
С минуту он смотрел на небо, заложив руки за голову, будто бы наслаждаясь отдыхом.
– Полстакана жидкости в опоку с остывающей сталью… Разве это вам не ясно?
– И зажмурил глаза, словно желая кончить неприятный разговор с подчиненным, который обязан понимать начальство с полуслова. Это был старый прием: сталь, в которую попала вода, начнет крошиться при обработке.
Найт не знал, что именно сейчас, в этот момент, Курбатов проверял в отделе кадров списки людей, поступивших на комбинат в последние дни. Трудно было в чем-либо заподозрить шестидесятилетнего пенсионера-вахтера, или троих девушек, окончивших ремесленное училище, или нового начальника инструментального цеха, переведенного сюда с одного из уральских заводов-гигантов. Внимание привлек рабочий литейщик. Литейный цех - это центр комбината, его краеугольный камень, и здесь надо приглядеться внимательней. Курбатов записал фамилию нового литейщика и, возвращая секретарю отдела кадров учетные карточки, спросил: