Спасите наши души
Шрифт:
И очень внимательно посмотрел на собеседника. Он не подвел.
– Не скажу, что приятно познакомиться... Ну меня ты знаешь... иначе не сидел бы тут. Так чего ты хотел, чекист? – Якир зыркнул на меня исподлобья, и взгляд его был очень недобрым.
– ЧК упразднили 6 февраля 1922 года, – поделился я знаниями с уроков истории. – Так что ваш выстрел ушел в молоко, и теперь моя очередь. Вам что-нибудь говорит имя Николая Гуля?
Якир на пару мгновений задумался.
– Нет. А должно?
–
– Кто это хоть? У меня много народу бывает, я всех и не вспомню.
– Танцор из музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко, – пояснил я. – Не солист, из кордебалета, третий стражник во втором ряду в «Борисе Годунове». Или второй лев в «Баядерке». В общем, вы, надеюсь, поняли.
– Понял, что не Нуреев, – пробормотал Якир. – Но каким боком...
– Дело в том, что одна из моих обязанностей – проверять артистов труппы перед загранкомандировками, – не совсем вежливо перебил я его. – Сами же вспомнили Нуреева, так что, думаю, согласны, что проверять балетный народ надо очень пристально.
– Не согласен, пусть едет, кто хочет, – он снова набычился.
– Если будет принято такое решение на уровне ЦК – почему бы и нет, я разве против? – почти искренне удивился я. – Правда, в этом случае, скорее всего, будут другие условия обучения и работы, но ведь главное – свобода?
Он помотал головой.
– Я не понимаю, к чему ты ведешь? Какое я имею отношение к какому-то пидарасу из этого... музыкального театра?
– Он не педераст, тут вы снова промахнулись, это известно достоверно, – я весело посмотрел на собеседника. – А к вам у него непосредственное отношение. Так получилось, что его застали за чтением книги писателя Войновича «Приключения солдата Ивана Чонкина». Машинописной копии, разумеется, поскольку официально эта книга в СССР не печаталась. И знаете, что показал артист балета Гуль во время опроса?
– Н-ну?
Кажется, мне удалось довести Якира до кондиции – он с трудом сдерживался, чтобы не вцепиться в меня. Но и перегибать палку мне не хотелось.
– Что он получил копию этой книги у вас! – торжественно объявил я.
– Да? – Якир как-то даже расслабился. – И что?
В принципе, он был прав. Самиздат самиздату рознь, и за «Чонкина» его даже не пожурили бы, всего лишь отобрали бы все найденные копии – и дело с концом.
– Ничего, – я безразлично пожал плечами. – Хочу уточнить – давали ли вы артисту балета Гулю копию романа писателя Войновича?
– Может, и давал, – вальяжно ответил Якир. – А, может, и нет. Говорю же – народу много ходит, всех не упомнишь. Копия ко мне попадала, тут отпираться не буду. От кого – запамятовал, звиняй, начальник. Возможно, этому вашему Гулю я её и отдал, потому что сейчас у меня этой копии нет.
Он торжествующе посмотрел на меня – мол, съел? Нету у вас приемов против Кости Сапрыкина, как говорил герой хорошего фильма о социалистической законности, в котором ещё пока не сыграл один
– Хорошо, – покладисто согласился я. – Если не можете подтвердить, значит, артист балета Гуль мне всё наврал. Наверное, ему есть что скрывать и кроме «Чонкина». Поспрашиваю его ещё... но никуда он уже, конечно, не поедет. Скажу Льву Дмитриевичу, чтобы искал другого льва.
– Льву? Льва? Куда льва? – Якир слегка растерялся.
– В «Баядерку» же. Там должно быть два льва на заднем плане, – терпеливо объяснил я.
– Нет, я имел в виду другого льва...
– А с другим львом всё в порядке, – уверил я. – К нему у нас претензий нет. «Чонкина» он не читал.
Случай с Гулем достался мне по наследству от Орехова. «Мой» Виктор вообще занимался больше театрами – правда, не всякими, ту же Таганку ему не давали. Это уже я полез в заоблачные импереи, так что разнос от Денисова за поход на квартирник к Высоцкому был вполне по делу. Ещё Орехов надзирал за народными коллективами, эстрадой и прочими филармониями – в общем, имел множество вариантов наломать дров, присматривая за склонными к бегству балерунами и суровыми мужиками в квазинародных косоворотках. Впрочем, через это проходили чуть ли не все сотрудники «Пятки», что в Москве, что в центральном аппарате. Работы было много, артисты – существа непостоянные и с тонкой душевной организацией, но агентура у Орехова была хорошая, причем многие работали по совести.
Вот только фамилии Якира «мой» Орехов от Гуля не слышал. Рукопись случайно обнаружили во время рейда студсовета, оттуда просигнализировали нам, и Виктору пришлось разбираться в тамошней паутине псевдодиссидентства, поскольку этот «Чонкин» хорошо попутешествовал по комнатам общаги. Ни Орехов, ни я не понимали, что бывших и нынешних студентов-балерунов так увлекло в этой книге – на мой взгляд, просто причастность к чему-то запретному. Орехов сумел размотать этот порочный клубок почти до конца, крайним оказался вышеупомянутый артист Гуль, но он категорически отказывался сказать, у кого получил заветную папку с заполненными слепой машинописью листами. Впрочем, его признание было только вопросом времени, и хотя это дело теперь висело уже надо мной в виде соответствующей строчки в плане работы на первое полугодие, я особо не переживал. «Мой» Виктор собирался сделать Гуля своим информатором, чтобы окончательно не испортить дурню жизнь, и я в целом этот план одобрял. К тому же «Стасик» летом собирался на гастроли в Германию, и подобный факт в биографии ставил жирный крест на участии в этих гастролях второго льва из «Баядерки» – а с моей помощью этот Гуль вполне мог стать первым царем зверей. Или даже – единственным. [2]
Якир молчал и смотрел на меня. Я тоже молчал и смотрел на него – как можно дружелюбнее, словно у нас идет приятная беседа, которая никоим образом не касается судеб отдельно взятых артистов балета. В принципе, мне было неважно, что он скажет. Мне было интересно, когда он поймет, что я «гоню пургу».
Ему потребовалось минуты три.
– Начальник, не пойму – ты меня на понт берешь, что ли? – пробурчал он.
– Можно и так сказать, – согласился я. – Ладно, отставим несчастного артиста балета Гуля в сторону и поговорим о делах действительно важных. Согласны?