«Спасская красавица». 14 лет агронома Кузнецова в ГУЛАГе
Шрифт:
– Нет, да что там услышишь? А что?
– Объявлена война, с кем, пока не известно, не то с Германией, не то с Англией.
– Ты откуда это узнал?
– Только что передали из соседней камеры. Сосед пришел от следователя и там услышал эту нерадостную весть.
Необходимо отметить, что заключенные очень чутки и наблюдательны к каждому новому событию, примечают все до мельчайших подробностей…
Возьмите Сухановку: уж насколько там было строго, не проникало ни одно постороннее слово, а вот объявлена война, и о ней уже знают заключенные…
Сообщение оказалось верное. На другой день на окна поставили деревянные
На ночном допросе следователь заявил, что он меня оставляет на целую неделю. Раз не сознаешься, так оставайся! Конечно, я такому сообщению был бесконечно рад: ну, думаю, после отъезда следователя отдохну и ночи буду спать спокойно, никто меня тревожить не будет…
27 июня 1941 года, ранним утром нас разбудил звук отпираемого замка, мы оба проснулись, за кем пришли – не знаем.
Дверь открылась, вошел солдат и тихим голосом назвал мою фамилию. Я встал с койки, и он мне сказал, чтобы я одевался, брал свои манатки и следовал за ним.
Я взял манатки, простился со своим вынужденным соседом, и солдат меня повел вниз по лестнице во двор.
Во дворе уже стоял воронок, готовый к приему столь важного государственного преступника. Посадили меня в воронок и повезли, а куда – неизвестно…
Когда я сел в воронок, я задался целью хотя бы приблизительно узнать, на каком расстоянии от Москвы находится эта Сухановка, куда направляют «злейших врагов Советской власти»?
Для этого я стал вести устный счет от точки отправления до конечной остановки, независимо от того, куда меня привезут.
И вот от точки отправления меня привезли в Лефортово, и я насчитал 3750; причем мы останавливались на железнодорожном переезде, во время остановки я счет не вел.
Если считать один счет равным одной секунде, то мы ехали 3750 секунд, или примерно один час с небольшим. Если скорость воронка примерно 40 км в час, то Сухановка от Лефортово находится примерно в 40–45 км.
8. Снова в Лефортовской
В Лефортовскую меня привезли около 5 часов утра, поместили в бокс.
В боксе произвели тщательный обыск; потом я принял душ, после чего отвели в камеру.
В камере стояли две койки. На одной лежал молодой человек лет 28–30, а вторую занял я.
Молодой человек по национальности оказался поляк, хорошо говоривший по-русски.
Он говорил, что он польский офицер из армии Андерса [30] , нелегально пробрался через польско-советскую границу в армию Андерса, был арестован на одном из московских вокзалов.
30
Армия (группа) Андерса была разбита советскими войсками 27–28 сентября 1939 года, а сам Андерс взят в плен. Нелегально пробираться в армию Андерса на территорию СССР этот заключенный не мог, так как решение о создании в СССР польской армии было принято 11 июля 1941 года, а генерал Владислав Андерс, бывший командир Новогрудовской кавалерийской бригады, был назначен командующим польских формирований в СССР только 6 августа 1941 года.
Вблизи нашего окна камеры на улице стоял громкоговоритель, передавали речь Молотова [31] , нам ее хорошо было слышно, но неразборчиво.
День
Только я стал засыпать, как дверь камеры открыли, вошел дежурный и тихим голосом назвал мою фамилию.
Я встал с постели и подумал: опять надо идти на мучение?..
31
Непонятно, какая речь имеется в виду, так как выступление по радио В.М. Молотова по поводу начала войны состоялось 22 июня 1941 года.
Оделся, вышел из камеры, меня подхватили под руки два солдата и повели в следовательский корпус.
Там меня ввели в довольно большую комнату, в которой уже находилось шесть довольно выхоленных офицеров, в том числе пять офицеров мне незнакомых, но не было моего следователя.
Такого большого количества офицеров на моем допросе еще никогда не было, и я подумал: для каких целей их собралось так много?
Вскоре эта загадка была разгадана.
Не успел я оглядеться как следует в комнате, как старший офицер, имеющий на погонах в петлицах две «шпалы» [32] , довольно зычным голосом, какого я еще на следствии ни разу не слышал, закричал: «Будешь ли ты давать следователю показания или нет?»
32
Знак различия 2 «шпалы» имел старший лейтенант госбезопасности, одну – лейтенант госбезопасности.
Я перед ним стою в недоумении: не думал, чтобы высшие офицеры так хамски обращались с подследственными…
Отвечаю:
– Я следователю показания даю, и следователь этими показаниями исписал не менее 100 страниц.
Мой ответ его не удовлетворил, и он довольно грозно закричал:
– Что ты мне говоришь об этих показаниях, давай то, что нам надо, а эти показания мы можем уничтожить! А что, если мы тебя свидетельскими показаниями уличим, и тогда что с тобой делать?»
Я отвечаю:
– Если у вас есть материалы, которые бы вам давали хоть малейший намек, что я словом или делом опорочил свою родную Коммунистическую партию или Советскую власть, или изменил им, то не надо со мной церемониться, а без суда и следствия на этом основании расстрелять. Я член партии, бывший рабочий, участник трех революций, активно боролся за Советскую власть и, если изменил своей Коммунистической партии и Родине, то не заслуживаю никакой пощады!
Вероятно, мои слова пришлись не по вкусу этому садисту, и он тут же отдал распоряжение своим подручным, чтобы они принесли резиновую палку.
Младшие офицеры не заставили себя долго ждать, быстро принесли резиновую палку и передали ее старшему офицеру.
Старший офицер, получив в руки орудие пытки, приказал мне снять сапоги, спустить брюки и кальсоны до колен и лечь на пол вниз животом.
Мне ничего не оставалось делать, как подчиниться этому варварскому средневековому приказанию гражданина офицера, иначе бы эти пять подручных молодчиков в офицерской форме силой бы заставили меня это сделать.
Для меня только тут стало ясно, для каких целей сюда пришли эти пять молодчиков.