«Спасская красавица». 14 лет агронома Кузнецова в ГУЛАГе
Шрифт:
С левой стороны комнаты у входа стоял маленький столик, за которым сидел молодой человек в форме сотрудника НКГБ.
14. Процедура суда
Не успела за мной закрыться дверь, как председатель суда объявил: «Сейчас будет Суд! Вас будет судить Военная коллегия Верховного суда Союза ССР» [45] – и зачитал состав суда [46] .
Конечно, я ни одной фамилии состава суда не запомнил. Соблюдая некоторую формальность правосудия, председательствующий суда меня спросил:
45
Военная
46
В приговоре состав суда указан: председатель – военюрист 1-го ранга Буканов [Василий Васильевич], члены военюрист 1-го ранга Чепцов [Александр Александрович] и судья Верховного суда Бояркин [Михаил Алексеевич].
Секретарь суда – военюрист 3-го ранга Шур [Михаил Лазаревич].
– Нет ли отвода состава суда?
Так как я никого из состава суда не знал, а главное, абсолютно не чувствовал за собой никакой вины перед своей Родиной и партией, то мне было безразлично, кто именно будет разбирать мое дело.
Я знал только одно: мое дело будет разбирать Советский суд, самый справедливый в мире, руководствующийся исключительно революционной законностью и справедливостью.
У меня была большая вера в справедливость Советского суда: следовательно, отвода никому из судей не было.
Суд был закрытый, защитника и прокурора не было [47] , а также на суд не были вызваны лица, оговорившие меня.
Председатель спросил мою фамилию, имя, отчество, возраст и т. д. [48]
На все вопросы я дал соответствующие ответы.
– Получили ли вы обвинительное заключение?
– Да. Получил, сегодня в 4 часа утра, но я его не читал и читать не мог вследствие отказа мне в выдаче очков.
– Это не суть важно. Я сейчас его вам зачитаю.
47
Дело рассматривалось в порядке, введенном Постановлением ЦИК и СНК СССР от 1 декабря 1934 года – без участия сторон, без вызова свидетелей, без права на кассационное обжалование приговора и подачу ходатайств о помиловании.
48
Протокол судебного заседания (см. Документ 35).
Находясь в сильно возбужденном состоянии, отягченным четырехчасовым стоянием на слабых ногах, я при всем желании хоть что-нибудь уловить из обвинительного заключения ничего уловить не мог.
Я не понял, в чем я обвиняюсь. Какое я сделал преступление перед своей Социалистической Родиной и Коммунистической партией; на основе каких фактов, каких материалов состряпали обвинительное заключение?
После зачтения заключения председатель обратился ко мне с вопросом:
– Почему на вас наговорил Рудый?
– Вызовите Рудого в суд и спросите у него.
– Исключались ли вы из партии?
– Нет.
На этих двух вопросах судебная процедура Верховного суда Союза ССР была закончена.
Соблюдая судебную формальность, председатель суда предоставил мне последнее слово.
Поскольку я считал себя невиновным, я заявил:
– Прошу суд из-под стражи меня освободить и дать мне возможность идти работать так же честно, как я работал до ареста на благо своей Родины.
Председатель суда заявил:
– Суду все ясно!
Вспоминая эту злосчастную процедуру, я все же должен со всей ответственностью
Суд удалился на совещание и спустя 5 минут возвратился в зал заседания и от имени РСФСР зачитал приговор: по ст. 58 п. 1а и п.11 приговорил меня к 15 годам исправительно-трудовых лагерей с поражением в правах на 5 лет и конфискацией принадлежащего мне личного имущества [49] .
49
Приговор (см. Документ 36).
Приговор зачитали, мне сказали подойти к секретарю суда.
Я подошел, мне подали протокол суда и ручку. Я все это взял в руки и в каком-то полузабытьи расписался в протоколе.
После окончания судебной процедуры в зал вошли два солдата, взяли меня под руки и повели к выходу, и тут я от возмущения этой судебной бутафорией громко закричал: «Невинного человека гоните на 15 лет на каторгу!»
После моего возмущения один из конвоиров схватил меня за руку и стал ее крутить до нестерпимой физической боли, и все это происходило в судебном зале на глазах членов суда, которые спокойно созерцали это издевательство надо мной.
Два охранника повели меня в одну из камер тюрьмы, предварительно меня обыскали и водворили в камеру.
Когда меня ввели в камеру, там уже было несколько человек из вновь осужденных.
К вечеру наша камера была битком набита только что осужденными «государственными преступниками» со сроками 10, 15, 20 и 25 годами и с «намордниками» в 5 лет, с лишением прав.
Когда в камеру вводили вновь осужденного, ни на одном лице не было грусти. На вопрос «сколько дали» каждый довольно весело отвечал: катушку (то есть 10 лет), полторы, две, две с половиной катушки.
Всем не верилось, что это по-настоящему. Но факт остается фактом.
Спустя много лет и сейчас становится жутко, когда вспоминаешь этот судебный произвол, и как-то невольно вспоминаются слова из одной тюремной песенки: «Эх вы судьи, кровопийцы, осудили вы меня, осудили млады годы и сослали далеко!»
Советский суд должен быть самым справедливым и строгим судом в мире не только теоретически, но и фактически. Тем более что перед судом стоял человек, пробывший в партии около четверти века и ничем не запятнавший своего партийного имени. Бывший рабочий, участник трех революций. Общественник. Бывший член московского Совета депутатов.
На основе ложного доноса, гнусной клеветы меня обвиняют в одном из тягчайших преступлений – измена Родине и предательство родной Коммунистической партии!
Военная коллегия Верховного суда Союза ССР поступила со мной так, как не поступает ни один Народный суд Советского Союза при разборе дел убийц, воров, поджигателей, расхитителей социалистической собственности и т. д.
Но как впоследствии оказалось, прокурорские работники действовали исключительно в угоду культа личности, по заданиям матерого врага народа, партии и Советского правительства, в угоду международного империализма шпиона Берии и его приспешников, задавшихся целью перебить и уничтожить партийные и общественные кадры… [50]
50
Дедушка писал эти свои воспоминания в 1961–1962 гг., и ему должна была быть известна зловещая роль Сталина в проводимых репрессиях, что подтверждается выражением «в угоду культа…», но почему-то он не упоминает прямо «Отца народов». Мне трудно это понять. Возможно, дедушка, как старый, убежденный член партии, не мог в это поверить, а возможно, это проявление страха перед ним, перед его трупом, поселявшимся в людях, переживших те годы…