«Спасская красавица». 14 лет агронома Кузнецова в ГУЛАГе
Шрифт:
Одним словом, в материалах следствия не было ни одного положительного отзыва о моей работе и жизни.
Следствие собирало кляузы и кухонные сплетни и все это записывало и предъявляло в качестве обвинительного материала…
Однажды следователь сказал: «Мы положительные отзывы на то или иное подследственное лицо не принимаем, их к делу не присовокупляем; нам надо собирать лишь отрицательный материал, от кого бы он ни исходил…».
Про такие гнусные приемы к подследственным я вспомнил, уже находясь в лагере, когда за миску супа или черпак каши уголовный элемент писал разные доносы на заключенных с 58-й статьей и эти доносы передавал уполномоченному
Полонские и Дрессен-Луковникова играли в моем деле такую же фискальную роль, но что они за это получили, мне неизвестно…
Прочтя эти гнусные доносы, я потребовал, чтобы мне дали очную ставку с Рудым и Резником.
На мое законное требование об очной ставке с этими лицами следователь мне отказал: «А где мы их будем искать? Рудый получил 25 лет, а Резник 10 лет, они оба в лагере!» [41]
Поскольку эта следовательская стряпня была липой, следствию было невыгодно давать с ними очную ставку.
41
Рудый расстрелян 15 февраля 1938 года, Резник – 28 ноября 1937 года.
Я задал следователю вопрос:
– А что, гражданин следователь, вы ведь сами не верите в то обвинение, какое мне предъявляете?
Следователь ответил:
– А чем вы счастливее своих товарищей по работе на КВЖД, которые уже давно арестованы?
Ответ следователя означал: раз ты работал на КВЖД, то должен быть арестован.
К чему надо было собирать весь этот грязный материал? К чему было в ночное время врываться в квартиру и на службу, как врываются бандиты? Зачем надо было пытать меня?
Без этой бутафории я должен быть просто арестован как бывший работник КВЖД.
Характерно, что Рудый свои показания давал в 1937 году, в год расцвета арестов, а я был арестован в 1941 году, так что в течение четырех лет меня, как изменника Родины, предателя партии и диверсанта держали на свободе и разрешали работать в министерствах земледелия и заготовок. Я спросил следователя:
– Почему вы, имея на руках такой убийственный материал, не арестовали меня раньше?
Он ответил:
– Мы за тобой следили!
– А что выследили?
Он, не стесняясь, ответил крепким русским словом.
Следствие закончилось, теперь надо ждать суда…
С 29 июня по 7 июля я чувствовал себя спокойно, спал нормально, ночью никто не беспокоил, кушал вовремя, ежедневно пользовался пятнадцатиминутной прогулкой в маленьком дворике, пользовался книгами из тюремной библиотеки, для чтения мне приносили очки. Разрешили выписку на продукты.
Я был за себя спокоен. Будет суд, суд Советский, он разберется в соответствии с революционной законностью; отметет все эти кляузы, сфабрикованные на основании лжепоказаний, и я снова буду на свободе и приступлю к своей работе, забуду злосчастные два с половиной месяца, проведенные в тюремных застенках… Все можно забыть, за исключением позорного «правежа».
Но как я ошибался в своих расчетах и как был глуп и наивен…
7 июля 1941 года – незабываемый день в моей жизни.
В 4–5 часов утра открывается в камеру дверь, входит солдат и называет мою фамилию. Я немедленно вскакиваю с постели, получаю от него распоряжение одеваться, собирать свои вещички и следовать за ним.
Я быстро оделся, забрал свой скудный скарб, попрощался с товарищем по камере и
Спускаемся на нижний этаж, там меня помещают в бокс. О своей дальнейшей судьбе я ничего не знаю. Ожидающие меня эксперименты держатся под большим секретом.
В скором времени загадка разгадывается.
12. Вручение обвинительного заключения
Открывается дверь в бокс, входит офицер и вручает мне обвинительное заключение [42] .
Я расписываюсь [43] и заявляю, что для ознакомления с обвинительным заключением мне необходимы очки.
На мою просьбу офицер был глух: он сделал свое дело, расписка получена и находится у него в кармане, а прочтешь ты обвинительное заключение или нет, ему безразлично. И он вышел из бокса.
42
Обвинительное заключение (см. Документ 32).
43
Расписка в получении обвинительного заключения (см. Документ 34).
Через некоторое время меня обыскали с присядкой, вывели из бокса, посадили в злосчастный воронок и повезли в неизвестном направлении.
13. В Бутырках
Меня привезли в Бутырскую тюрьму [44] , провели двором. Я заметил, что во дворе было много зелени.
Потом провели в один из корпусов, поместили в одну из коридорных комнат второго или третьего этажа.
В комнате было 2–3 человека. Не было ни столов, ни коек – как видно, комната была нежилая.
44
Бутырская тюрьма («Бутырка») – старейшая из московских тюрем, в разные годы советской власти она служила изолятором для политических противников и пересыльным пунктом, спецтюрьмой для заключенных специалистов и следственной тюрьмой органов госбезопасности.
Одним за другим сюда стали прибывать люди из разных тюрем города. Все в недоумении: почему их сюда привезли?
Поскольку у каждого прибывшего на руках имелось обвинительное заключение, пришли к выводу, что нас здесь будут судить, – но когда?
Некоторые высказывались, что сегодня. Но были основательные возражения. Если сегодня, то, согласно Конституции, обвинительное заключение должно быть вручено за 72 часа до суда… Причем все прибывающие привлекались по 58-й ст. Уголовного кодекса с теми или иными пунктами.
Примерно часов в 10 утра в комнату пришли два конвоира и сказали мне взять свои вещи. Я взял. Они повели меня в следовательский корпус и поместили меня в отдельную комнату.
У охранявшего меня солдата я спросил разрешения присесть на один из свободных стульев, но он не разрешил.
В течение примерно 4–5 часов я был вынужден стоять на своих слабых ногах.
В 3 или 4 часа дня меня вывели из этой комнаты и повели в другую.
В ней стоял большой стол, покрытый красным сукном. За столом сидели три солидных человека среднего возраста, одетых в белые костюмы. Как я потом узнал, один из них был председателем суда, а двое других – заседателями.