Спасти СССР. Манифестация II
Шрифт:
«Одинокий волк… - подумал Владлен Николаевич. – Волчара. Ловко ушел от преследования – опыт есть…»
– Честно говоря, я не верил, что у этого… «Сталкера» получится уйти, - заворчал он. – Всё ж таки, не коренной, города не знает…
– Товарищ генерал… - подполковник деликатно кашлянул. – Я тоже не местный.
Насмешливо хмыкнув, Блеер шлепнул ладонью по огромной карте на стене.
– «Сталкер» проехал на поезде всего одну остановку, от Колпино до Ижорского завода, - провел он мосластым пальцем, как указкой.
– А затем вышел - и отсёк «дублерки», догонявшие электричку! Там же перрон не где-нибудь, а внутри
– Погодите, Владлен Николаевич… - с грохотом отодвинув стул, Минцев вышел к карте. – Но там же и пешая «наружка» была.
– А толку! – фыркнул генерал. – Ну, да, погнались за ним, так их же мало совсем, а «объект» - на велике… Затеряться в огромной промзоне Ижора – Металлострой – Понтонная, - он ладонью накрыл район, хлопая бумагой, - как нечего делать!
Задумчиво шаря глазами по карте, Блеер прикинул ходы и выходы, и медленно выговорил:
– Мы выставили посты наблюдения… оперативно выставили, но где? На железнодорожных платформах в сторону города. И не смогли обнаружить агента! Я думаю… - он щелкнул пальцем по трехкилометровке. – Я думаю, «Сталкер» уехал на электричке от Понтонной в сторону Мги – и окончательно оторвался. А как это направление перекроешь? Тут ни сил, ни времени не хватит!
Негодующе фыркнув, Владлен Николаевич присел и облокотился – стол податливо заскрипел. Минцев устроился напротив.
– Ладно!
– в генеральском тоне лязгнула строгая медь.
– Последим за субчиком, понаблюдаем… Может, и поймем тогда, какого мнения американцы обо всей этой истории, и за кого они вообще держат «Сенатора»! – перебрав листки, генерал ткнул пальцем в машинописные строки. – Ленинградский феномен… Жертва опытов на мозге… Экстрасенс… - он остро посмотрел на Минцева.
– Все-таки, «личина»? А, Жора?
Подполковник беспокойно заелозил.
– Ну-у… не знаю, - нахмурился он, соображая.
– Фостер ни в коем случае не стал бы вываливать агенту всю информацию об объекте. Но тут одних намеков хватает, чтобы дыбом волоса! По их мнению, по цэрэушному, выходит, что в Ленинграде орудует некий монстр, вроде Франкенштейна!
– Франкенштейном, Жора, звали не само чудище, а его создателя, - внушил Блеер, наставительно подняв толстый указательный, и забарабанил по столешнице.
– И, ведь, что самое интересное, - негромко сказал Минцев, внимательно следя за отражением генеральских пальцев в тусклой полировке, - наблюдения американцев сходятся с нашими. В самом деле, за «Сенатором» числится куча специальных компетенций – он и фотограф высококлассный, и криптолог, и радиоинженер, и кандидат в мастера по стрельбе из лука… Плюс профессиональная оперативная подготовка, плюс владение китайским и фарси! И вот тут цэрэушники, покумекав, сделали вывод, на который не решились мы: «Сенатор» действительно нечеловек. Ну, можно и другие приставки использовать – зачеловек, сверхчеловек… Единственное, в чем они сомневаются – это природа «Ленинградского феномена». Какова она? Врожденные ли сверхспособности у «Сенатора» или, скажем так, внедренные?
– «Жертва опытов на мозге»… - задумчиво проворчал Владлен Николаевич, сдвигая похожие на зубные щетки брови. – Ну, тут тоже не все однозначно. Вот что… Если мы признаем версию американцев правильной, куда она нас уведет?
– В военно-медицинскую академию… - подобрался Георгий. – Первым делом.
– Не усложняй, - буркнул генерал. – Отработай пока этот вариант. Контрразведывательным обеспечением ВМА занимается такой капитан Цветков. Звезд с неба не хватает, но хватка бульдожья. Вот и поговори…
Четверг, 1 июня. Раннее утро
Ленинград, Измайловский проспект
В первый день летних каникул я встал пораньше, будто в школу. Сон бежал, да и как тут заснешь, если «зайчики» от окон напротив нагло скачут по стене, не взирая на тюль?
Я основательно потянулся, как дворовый кот на лавке, ловя приятную истому, и медленно выдохнул. Протер глаза, моргая на потолок. Скользнул взглядом по золотисто-бронзовому багету, по трехрожковой люстре, сфокусировался на рисунке трещинок - и усмехнулся, вызывая в памяти давнишнюю жуть. А нету!
Тени подсознания еще бродили во мне, растворяясь в яви, но былые страхи не знобили. Неужто переболел? Ага, как же…
Просто лето так действует, будит детские радости и надежды.
Я прислушался. Родители копошились за дверью, хихикали и шикали друг на друга. Мои губы расплылись в улыбке – хоть тут всё слава богу...
– Ой! – женская рука неловко оперлась, отворяя дверь. Мама стояла на одной ноге, напряженно изгибаясь, и натягивала непослушную босоножку. – Спи, спи, Дюша! – посыпалась торопливая скороговорка.
– Да я встаю уже…
Ноги избили одеяло, откидывая к стенке, и решительно опустились на пол, в приятный ворс ковра.
– А чего так рано?
– Дела, - важно роняю я, приглаживая вихры.
– Эк тебя… - крякнул папа, путаясь с галстуком, и тут же сменил тон на жалобный: - Ирочка, никак!
– Что бы ты без меня делал… - добродушно заворчала мама, ловко затягивая узел, и подхватила сумочку. – Ничего не забыла? Ключи… Очки…
– Пошли, - нетерпеливо обронил отец, выйдя за порог и придерживая дверь
– Всё, всё, идем! – засуетилась мама.
– Пока, Дюш!
– Пока, пока! – махнул я на прощанье, подсмыкивая сатиновые трусы.
– Сынуля, мы тебе там сырники оставили! – донеслось с лестницы.
– Найдет, не маленький…
Дверь захлопнулась с отчетливым щелчком, пропуская сквозь филенку гулкий топот и торопливое цоканье.
«И тишина…»
Причесавшись у трюмо, я отложил колючую массажку, и с вызовом заявил отражению:
– А в душ не пойду!
Подцепив тапки, прошаркал на кухню. Мамина чугунная сковородка, черная, но вечная, уже не обжигала руки, и я переставил ее на разделочную доску, изрезанную ножом.
– Моя пре-елесть… - любовно проворковал я.
Творожные битки, в меру поджаристые, вспухали пахуче и призывно. А сметана?
«Ага, не съели…» - успокоенный, я достал из холодильника литровую банку, наполовину полную густой белой гущи – ложка стоит.
Обстоятельно подъев сырники, нагрел чаю, и с надеждой потянулся к хлебнице. Поднял эмалированное забрало…
– О, да!
Никто не покусился на вчерашнюю слойку, скромный треугольничек из хрустящего, маслянистого теста, запечатавший вишневое повидло. Жизнь удалась!