Список Мадонны
Шрифт:
Бернард Блейк заканчивал последнее письмо из двух, когда услышал стук в дверь. Он знал, кто стоит за дверью, прежде чем открыл ее. Он не был удивлен тем, что увидел. Ничего не представлявший собой человек с редкими волосами, большим носом и отвислым брюшком. Хотя открытый взгляд серых глаз был проницательным. Бернард решил быть настороже.
— Да, могу ли я чем-нибудь помочь?
— Отец Блейк? Мне нужен отец Блейк. Он здесь?
— Вы видите его перед собой. Я отец Блейк. Чем могу быть полезен?
Махони протянул руку.
— Я Грэг Махони. Из Парраматты. — Он кивнул внутрь помещения. — Я могу зайти?
Бернард проводил Махони в небольшую комнату, служившую ему кабинетом, и показал на кресло, стоявшее напротив окна. Махони сел и, пока Бернард устраивался на своем месте, открыл сумку и начал раскладывать бумаги у себя на коленях.
— Я адвокат, святой отец. Меня назначили защищать вашего друга.
— Бедный Мартин. Конечно. — Бернард старался говорить сочувствующим тоном. — Я постараюсь помочь вам как смогу. Как все грустно. Мы были такими хорошими друзьями. Не могу понять…
Махони все еще возился в своей сумке.
— Он говорит, что не совершал этого. Вы верите ему, святой отец?
— А вы?
Его тон раздражал, но одновременно и удивлял Махони. Казалось, что священник играет словами. Впервые он встретился с ним взглядом. Глаза священника в упор смотрели на него, и в них трудно было заглянуть. Махони старался говорить мягко, словно ничего не замечая:
— Дело не в том, во что я верю, святой отец. Дело в том, что я обязан сделать, чтобы защитить его. И меня, конечно, интересуют мысли и мнения его друзей. Отсюда и вопрос. — Он пожал плечами.
Бернард нахмурил брови так, будто серьезно задумался.
— Я пытался говорить с ним об этом, когда посещал его. Он был очень расстроен. Я мало что узнал. Я пытался помочь ему насколько мог.
— Ну, вы можете определенно помочь ему сейчас. Позвольте мне быть с вами откровенным, святой отец. Ваш друг предстанет перед судом военного трибунала, состоящего из трех человек, а не перед судом присяжных, как обычно делается в этой стране, и это нехорошо. Наша основная надежда — добропорядочный свидетель.
В голову Бернарда вернулась боль. Он изо всех сил старался, чтобы его голос не сорвался.
— Но, насколько мне известно, у военных есть свидетель. Надежный свидетель, как я слышал. Разве это уже не делает положение бедного Мартина достаточно непростым?
— Но, святой отец, тела-то нет. Слова одного человека против слов другого. При добросовестном отношении любой порядочный суд присяжных закрыл бы это дело. Я думаю, что и трибунал поступит так же, если будет доказано, что свидетель ненадежен или пристрастен. И я намереваюсь это доказать. Но я нуждаюсь в добропорядочном свидетеле, чтобы отвести любое сомнение, которое может возникнуть у трибунала.
Бернард прищурил глаза. Он говорил осторожно, и Махони впервые обнаружил в его голосе настоящее чувство.
— Вы хотите, чтобы я засвидетельствовал добропорядочность Мартина. Это так?
— Да, — быстро ответил Махони. — Хороший юноша. Возможно, он совершил политическую ошибку, но, по-вашему, не способен на убийство. Этого было бы достаточно.
Наступила длинная пауза. Махони ждал, когда заговорит священник. Он производил странное впечатление. Его спокойствие казалось наигранным. Бернард посмотрел на свои руки и наконец заговорил:
— Могу ли я говорить с вами искренне, господин Махони? Совершенно искренне…
— Конечно, святой отец, — ответил Махони.
— Я не могу свидетельствовать. Я не буду.
— Почему?
— Вы спросили, верю ли я. Теперь я вам скажу, господин Махони. Я верю, что он виновен. По ночам я молюсь за его спасение. За молчание, которое я соблюдаю. Перед Господом небесным я не могу даже под страхом геенны огненной поступить по-другому.
— То есть вы уверены, что он виновен?
Бернард тихо и печально улыбнулся.
— Есть вещи, о которых я могу сказать. А есть такое, о чем я говорить не могу. В тот день, о котором идет речь, когда мы были в горах к юго-западу от Парраматты, я поручил Мартину сделать кое-какие зарисовки, пока навещал умирающего человека. Мартин великолепный, старательный работник. Но когда я вернулся на следующее утро, ему нечего было мне показать, господин Махони. Накануне мы говорили с ним об этой девушке, он поведал мне о своем беспокойстве по поводу своего поведения по отношению к ней. Он совершил насилие, причину которого не мог понять. Я могу сказать вам только это, господин Махони. — Бернард беспомощно развел руками. — Все остальное — между Мартином и мной. Вы понимаете?
Махони неожиданно почувствовал себя усталым. Он ожидал услышать вовсе не это. Он выдавил из себя:
— Спасибо, святой отец. Вы мне очень помогли. Могу ли я обратиться к вам во время процесса, если понадобится?
Священник неожиданно стал заботливым.
— Да, господин Махони. Я духовник Мартина, и он будет нуждаться во мне в этот час страданий. — Он наклонился ближе к Махони. — Я прошу вас сохранить нашу сегодняшнюю беседу в тайне.
Махони понял, что он хотел этим сказать.
— Да, святой отец. Нет никакой необходимости. Но если он спросит, то тогда что?
— Что-нибудь придумайте. Скажите ему, что трибунал настроен откровенно антикатолически — что, вероятно, соответствует истине — и что я своим свидетельствованием более наврежу делу, чем буду полезным.
Махони кивнул и поднялся, чтобы уйти.
— Это начинается завтра. С тем, что у нас имеется, дело закончится очень быстро. Возможно, не более двух дней.
Бернард проводил Махони до двери и открыл ее.