Список Мадонны
Шрифт:
Вода была темной и быстрой. Камень и платье оторвались от тела, утащив за собой веревку, похожую на гигантский хвост, на илистое дно. В глубине своего сознания Ламар видела свой дух, отлетавший во Время сновидений. Она видела Курикуту и поплыла ей навстречу.
Мартин был потрясен тем, в каком виде вернулся священник. Было около одиннадцати утра. Он выглядел мрачным и изможденным, а лицо расцарапано веткой, которую он задел на ходу. Одна рана покраснела и распухла, вероятно, туда попала инфекция. Отец Блейк сказал, что опоздал туда, куда ездил; человек уже умер. Несчастная вдова была в ужасном состоянии, и ему пришлось провести с ней много времени, чтобы успокоить ее. Он был с ней до самой ночи.
Они выпили чаю, и святой отец понимающе кивал, когда Мартин рассказал ему о вчерашнем дне, проведенном впустую. Он очень мало рисовал цветы,
Отец Блейк вспомнил о девушке-аборигенке, когда чайные кружки были вымыты и убраны в седельные сумки.
— Мартин, я думал о том, что ты рассказал мне об этой девушке-аборигенке. Я понимаю твое беспокойство. Сначала я не понял. То есть то, что ты говорил мне о совершенном по отношению к ней насилии.
— Но я не совершал никакого насилия, — Мартин расстроился.
— Конечно, я уверен, что нет. Но, учитывая то, что произошло между вами, возможно, было бы правильным съездить и навестить ее. Извиниться. Объяснить ей, что ты не хотел сделать ей то, что сделал. Она поймет, я уверен. Мы все совершаем поступки, которых потом стыдимся. Только самые жестокосердные из мужчин сказали бы, что все это в нашей звериной натуре. По-моему, средство от этого в испытании ошибкой. Ты ошибся. Ты извинился. Смысл только в этом.
Бернард улыбнулся, и Мартин почувствовал себя лучше. Он знал, что отец Блейк понял его.
Хорошо одетый господин средних лет вышел из бара отеля и исчез на залитой солнцем Черч-стрит. В баре за угловым столиком, на котором стояли две пустые тарелки и недопитая бутылка вина, остался сидеть человек. Глаза Александра Блэка неотрывно смотрели на кожаный кошель, лежавший перед ним. Это было самое большое количество денег, которое он видел когда-либо в своей жизни. Этого было довольно, чтобы помочь ему выбраться из этой проклятой дыры и вернуться в Канаду. Достаточно, чтобы, когда он туда вернется, завести новое дело, да еще кое-что могло остаться. Он медленно, растягивая удовольствие, пил дорогое каберне, и хотя его в какой-то степени обеспокоили последние слова ушедшего собеседника, но они никак не могли уменьшить радость от такого везения. Блэк посмотрел на настенные часы. Черт возьми! Он опаздывал на работу. Но сразу улыбнулся, наконец осознав: он более не нуждался в этой проклятой работе. Блэк снова наполнил стакан и принялся читать инструкцию, которая была только что ему оставлена. Закончив читать, он кивнул и положил бумагу в карман. Затем попросил принести еще вина, после чего посвятил весь полдень выпивке.
Это был очень интересный день. Он мыл окна в магазине, в котором работал, когда туда вошел этот хорошо одетый джентльмен. Он выглядел лет на сорок пять, имел животик человека с хорошим достатком и немигающие глаза, смотревшие из-за очков с синими стеклами. Он говорил только по-французски и, когда хозяин магазина не сумел объясниться с ним по-английски, попросил Блэка помочь ему. После этого они разговорились, и незнакомец пригласил его пообедать. И только за великолепным ростбифом с клецками незнакомец шокировал его до такой степени, что Александр Блэк до сих пор приходил в себя. Их встреча не была случайной. Незнакомец знал о нем очень многое. О его жизни в Канаде, о «Буффало» и о тяжелом положении, в котором он находился сегодня. У незнакомца было предложение, такое, по его словам, от которого было бы трудно отказаться как в моральном, так и в денежном плане. Несмотря на то что они не были знакомы, их связывало много общего. Каждому из них был причинен урон одним и тем же человеком. Ему посредством отвратительных деяний, совершенных с его семьей в Монреале, а Блэку публичным оскорблением, нанесенным во время скачек в Хоумбуше. Мартин Гойетт, идиот с заячьей губой, доставил страдания им обоим, и он сейчас приехал сюда частично по делу, но также и для того, чтобы попытаться отплатить ему. Не хочет ли Блэк помочь?
Блэк сомневался, не шутка ли все это, пока господин не достал деньги. Много денег в уплату за простую, в сущности, задачу. И почти никакого риска. Незнакомец сказал, что он слышал, что Блэк был смелым человеком с «нервами крепкими, как у гусара ее величества». Если бы он ненавидел Гойетта так же, как ненавидел его он, сказал незнакомец, и имел такие же нервы, то он сделал бы две вещи: посчитался бы с Гойеттом и разбогател в одно и то же время.
Заодно с деньгами незнакомец достал, как он сам выразился, набор инструкций, которые он осторожно прочел Блэку приглушенным голосом. Несмотря на то что он был удивлен замыслом незнакомца, Блэк кивнул в знак искреннего согласия. Потому что, прежде всего, ублюдок заслуживал не меньшего наказания. Ему не потребовалось много времени, чтобы решиться на это, поскольку денежки-то были под самым его носом. Он, конечно, сделает предложенное.
Когда незнакомец собрался уходить, он поставил под сомнение честность Блэка. Вначале Блэка это ненадолго расстроило, но он быстро успокоился. По-дружески смотревшие на него глаза незнакомца внезапно стали холодными, и, несмотря на то что голос его продолжал звучать сладко, незнакомец с угрозой сказал:
— Только попробуй надуть меня, и я выпотрошу тебя, как рыбу.
А затем он ушел. Александр Блэк не был так напуган ни разу в жизни.
К тому времени, когда Блэк был уже настолько пьян, что угощал выпивкой всех, кто заходил в бар, Бернард Блейк был уже в Сиднее и снова преобразился в священника.
Мартин ни разу не видел господина Нейтча таким расстроенным. Сначала, в прошлый четверг, кто-то украл выручку за две недели, но это было только начало беды: он только что обнаружил, что из тайника исчезло все, что там лежало. А там лежало более тысячи крон. Он держал в отеле соглядатаев. Их всех следовало немедленно уволить. Если ему только удастся поймать мерзавцев, то он открутит им головы. Эту мерзость повесить было мало. Наступили тяжелые времена, и если банки не пойдут ему навстречу, он разорится. Для Мартина это было ударом. Это могло означать отмену его специального статуса временно увольняемого за пределы лагеря. Срочно нужно было встретиться с отцом Блейком. Ситуация еще более отягощалась тем, что Коллин полностью избегала Мартина с того вечера, когда он рассказал ей о девушке-аборигенке. Он так страдал от этого, что боялся умереть от тоски. Ему нужно было увидеться с ней, рассказать ей о том, что он любит ее больше всего на свете. Он готов был пойти к ней домой после обеда, если бы господин Нейтч отпустил его. Он решил подождать и сегодня же, но позднее, попросить его об этом.
Мартин смешивал краски в кладовой отеля, когда услышал такие знакомые и неприятные ему звуки марширующих ног. Он положил мешалку и вышел в коридор. Четверо солдат с винтовками остановились. Мартин видел изумленное лицо господина Нейтча.
— Вы Мартин Гойетт?
Все тот же властный тон. Официальный и угрожающий.
— Да.
— Вы арестованы.
— Арестован? Почему? — Мартин, не веря в происходившее, смотрел на господина Нейтча, который выглядел пораженным.
— Вы очень скоро узнаете, — ответил капитан, который уже повернулся лицом к солдатам. Раздалась команда: — Для сопровождения арестованного шагом марш!
Эммануэль Нейтч отошел в сторону, чтобы пропустить их.
— Я сожалею, Мартин. Я так сожалею.
Они, не останавливаясь, дошли до казарм в Парраматте, где в большой белой комнате, прохладной даже в полуденную жару, Мартину Гойетту предъявили обвинения в убийстве девушки-аборигенки по имени Мэри.
Глава V
Губернаторская резиденция размещалась в элегантном двухэтажном доме из белого камня с высокими прямоугольными решетчатыми окнами и впечатляющим портиком, который поддерживали четыре квадратные колонны. Дом был построен в 1816 году Лахланом Маквари в качестве второй губернаторской резиденции. Он стоял, окруженный деревьями местных пород, в нескольких десятках метров от реки. Спроектированный сам по себе как напоминание о светской респектабельности, дом более напоминал осколок колониального изящества, а если представить себе низкую, в две перекладины, изгородь, защищавшую полоску неровного газона от бродивших за домом овец, то его едва ли можно было назвать английским. Но здание было неофициальной резиденцией, и только за это губернатор Джордж Гиппс особенно любил его. И хотя здесь было жарче, чем в Сиднее, но во время прогулок с собаками его не беспокоили бродяги, которые в Сиднее были повсюду. А река! Он так любил ее. Своим спокойным безмятежным течением она напоминала ему английские реки. Вода ее в отдельных местах была такой зеленой, что, казалось, указывало на такую большую глубину, что не каждый решался купаться в этих местах. Сейчас, увидев двух человек, соскочивших с экипажа, остановившегося у входа, он ощутил усталость и раздражение от своей губернаторской доли. Эта неделя началась плохо, а обещала быть еще хуже.