Список Мадонны
Шрифт:
Несмотря на все ее протесты, они хотели избавиться от этой девочки. Они всегда хотели этого. Ее начальник считал, что Мэри дорого обходилась приюту, да и помимо всего прочего она не имела к нему никакого отношения. «Для чего кормить девушку-аборигенку, которая все равно когда-нибудь убежит назад в буш?» — говорил он. Мэр города также полагал, что девушка является угрозой добродетели жителей Парраматты. Если следовать его пожеланию, то Мэри пришлось бы упрятать в сумасшедший дом. Только вчера он сказал ей, что после Рождества ее туда и упекут. Все это заставило матрону сесть и написать отчаянное письмо. Она понимала, что произойдет с Мэри в сумасшедшем доме. Она будет там чужой.
Несмотря на то что Нэнси Эдвардс писала епископу Полдингу, она хотела, чтобы ее письмо прочитал отец Блейк. Хотя, конечно, он и не нравился ей. То есть совершенно не нравился. У него были такие странные дикие глаза. Но девочки, без сомнения, любили его. А уж его истории и подавно, хотя Нэнси Эдвардс одобряла не все из них. У отца Блейка был свой подход к важным персонам. Если бы он смог поговорить с Мэри. Если бы он сумел посоветовать ей самой, как безошибочно действовать. Но лучше всего, если бы он смог походатайствовать за нее перед мэром, тогда все было бы хорошо. Она была в этом уверена. Нэнси Эдвардс хранила в секрете то, что она была католичкой. В противном случае она не получила бы этой работы. И хотя за долгие годы она не прочитала ни одной молитвы, священники по-прежнему оставались для нее предметом благоговения. Особенно такие священники, как отец Блейк, который так отличался от всех остальных. Он выглядел таким одиноким, словно был не от мира сего. Ее мать рассказывала ей, насколько ужасен Божий гнев. Отец Блейк напоминал ей о том, каким должен быть этот гнев. Да, именно он мог спасти Мэри от тех, кто хотел ей зла.
Кукабара разбудила Ламар своим утренним хохотом. Она чувствовала себя хуже, чем обычно. Она подумала, не значит ли это, что сегодня все и случится. Борясь с тошнотой, она поднялась со своего ложа в тени деревьев и умыла лицо прохладной речной водой. Ей хотелось бы смыть неприятное чувство. Ата наблюдал за ней с нижней ветки и, когда она закончила, прыгнул ей на плечо и уселся в ожидании, когда она его погладит. Его крыло зажило, и он снова мог летать.
Поглаживая пальцами черную шею ворона, Ламар пошла по берегу реки к своему тотемному дереву. Она чуть не наступила на своего друга, маленькую плащеносную ящерицу, перебежавшую ей дорогу, и дважды споткнулась оттого, что кружилась голова. Она вспомнила, какой была боль в последний раз, когда голова болела настолько сильно, что она чуть не свалилась в реку. Тогда приходила Курикута.
Корни дерева были в воде, и дерево погибало, но Ламар не знала об этом. Высокое дерево с корнями, закрывавшими ее тотем, было хорошим знаком, и она хранила здесь свои священные чуринги. Сегодня она собиралась позвать сюда Курикуту, хотя и знала, что та не придет, поскольку здесь не рос камыш и не обитали утки.
— Когда придет Курикута?! — воззвала она к небу. — Когда придут Ганабуда?!
В утреннем воздухе не было слышно цикад, только птицы пели вверху на эвкалиптах. Ламар подождала, пока солнце не заиграло на листьях верхушки тотемного дерева. Потом она потянулась к вилкообразной впадине, находившейся на уровне ее головы, и вынула оттуда икону Девы Марии. Она прижала ее к себе и что-то тихо зашептала.
— Ты не направляешь меня, Курикута. Неужели духи разгневались? Неужели Ламар рассердила их?
Неожиданно Ата слетел с ее плеча, поднявшись ввысь, словно дух, отправившийся во Время сновидений. Опираясь на ствол дерева и держа Пресвятую Деву свободной рукой, Ламар смотрела на ворона, устремившегося к солнцу. Потом он исчез. Она терпеливо ждала, кусая губу, а небо вращалось и вращалось над ней. Солнце поднялось на ноготок выше, прежде чем он появился вновь точечкой на небе, которая затем приняла какую-то черную форму, пока наконец снова не превратилась в ворона. Ата опять уселся ей на плечо. Клюв его был слегка раскрыт, а глаза блестели, как черный дождь на солнце. Ламар погладила его спину и прошептала слова благодарности. Курикута подсказала ей, куда идти. Она будет идти ночью к утреннему солнцу, туда, где никто не увидит ее и где она найдет камыши и уток. Она остановится там и станет ждать Курикуту. Она осторожно положила Мадонну назад ко всем остальным чурингам и отправилась кормить животных. Когда солнце начало спускаться к синим холмам, за которыми жили даруги, глаза Ламар просветлели и духи в ее голове успокоились. Она знала, что не ошибается. Курикута должна была скоро прийти.
Она тихо прокралась под покровом ночи мимо фермерских домов, залитых желтым светом, и темных выгонов к воде. Вода была теплой и спокойной, и от нее пахло лягушками. Она легла у воды и стала дожидаться рассвета.
Тишину утра нарушил селезень, а не кукабара. Его кряканье заполнило все вокруг у берегов этой небольшой речки, покрытой густыми зарослями стройного тростника. Ламар улыбнулась и раскинула руки навстречу рассвету. Она бывала у этой утиной речки и раньше, но так далеко, к месту слияния ее с рекой-матерью, не доходила. Она оглянулась. Домов странных людей видно не было. Странные люди не любили места, которые пахли лягушками и где осока могла порезать их мягкие руки. Они не придут в это место.
Ламар подождала, пока солнце высоко поднимется в небо и пока из леса за камышами не донесется песня цикад. А расслышав голоса внутри себя, похожие на тихие звуки ночных птиц в полете, она сняла с себя белое платье и зашла в теплую воду. Когда мягкий ил пролез между пальцами ног, она поняла, что все было как в прошлый раз. Инстинктивно она потянулась рукой к Ате, но он улетел. Она вздрогнула, когда острая боль пронзила ее голову, заставив ее крепко закрыть глаза. Она чуть не упала в спокойную мутную воду.
Все вокруг осветило светом, похожим на лунный, только ярче, гораздо ярче, и Ламар внезапно почувствовала, что Курикута была где-то рядом. Свет исходил из мутной глубины, и Курикута неожиданно появилась, она стояла на поверхности воды. Сначала Ламар не могла рассмотреть ее лица. Оно было спрятано за неким подобием туманного облака. Прикрывая глаза от света, Ламар с брызгами бросилась вперед по воде.
— Курикута, мать Ворона. Ты наконец пришла.
Курикута молчала, но туман внезапно исчез, и Ламар смогла рассмотреть ее длинные бледные пальцы, которые тянулись к ней. Она хотела схватить их своими руками, но не могла пошевелить ими. Ламар заговорила вновь:
— Я сделала все, как ты сказала, Курикута. Я хочу вернуться к даругам, но пока остаюсь со странными людьми. Когда, Курикута? Когда? Когда к нам придут Ганабуда, чтобы пригнать назад калабара? Когда Ганабуда заставят дождь снова падать на землю?
Но Курикута ничего не ответила, и ее бледные грустные глаза, похоже, не принадлежали ко Времени сновидений.
— Говори, Курикута. Расскажи мне о Ганабуда.
На миг в небе над ней мелькнули крылья Аты. Ламар подняла взгляд и услышала, как заговорила Курикута. Ее слова звучали негромко, мягко, но отчетливо. Они доносились откуда-то издалека, словно из сна, словно из Времени сновидений.