Список Мадонны
Шрифт:
На все у тебя есть месяц. Через месяц ты расскажешь мне о реальной готовности «Братьев-охотников» отсюда и до границы, а также силу и расположение наших американских союзников. Первого ноября мы встретимся в доме Анри Бриена. У нас будет еще достаточно времени, чтобы сделать переоценку, если она потребуется. В этом году урожай начали собирать поздно. До середины ноября ничего не произойдет. С Богом, мой юный друг. — Он поднял свой стакан: — За «Братьев-охотников» и за наше дело.
— И за хорошие вести, которые, я уверен, принесет наш юный друг, — сказал де Белестр-Макдоннелл, прикасаясь губами к стакану.
Мартин подождал, пока они оба выпьют. Его лицо не выражало ничего. Когда они опустили свои стаканы, он поднял свой:
— За истину!
Наконец Мартин увидел мост, который сначала был едва различим сквозь пелену дождя. Каменная арка моста была приземиста, как ворота в средневековом замке. Под ней была темная бездна, откуда раздавался плеск бегущей воды. Мартин послал свою лошадь вперед и вниз, пока не оказался прямо под дорогой. Он спешился, накинул поводья на кучу камней и перебрался с липкой глины на сухую холодную землю под опорами моста. Присел там, съежившись от холода, и стал вслушиваться в шум дождя над головой. Мартин взглянул на часы. Он мог просидеть здесь еще не более получаса. Нащупав что-то на бедре, вспомнил, что это хлеб. Он выудил его из кармана и принялся жевать, не обращая внимания на воду, капавшую с полей его промокшей шляпы, и ощущая его вкус небом.
Ему хотелось плакать. Его мутило от собственного бессилия так, будто он смотрел на что-то ужасное и не мог отвернуться. Суть была понятна. Все было бесполезно. Революция была не чем иным, как гротескным упражнением в самообмане. Нет, это было еще хуже. Погибнут добрые люди, будут зарезаны, будто свиньи, на тех же самых полях, которые они поклялись освободить. Он посмотрел на руку, белевшую в темноте, как уснувшая рыба. И будет ли он повинен в том, что прольется их кровь? Сможет ли он предотвратить неизбежное? Несмотря на темноту вокруг, он закрыл глаза и подождал, пока стук над его головой и в его груди не прекратится.
Задолго до того, как он добрался до высокого ухоженного дома в Сент-Олбанс, где Нельсон со своими помощниками замышляли свое громкое возвращение в Канаду, Мартин Гойетт расстался с иллюзиями. С помощью еще одного набора условных знаков ему удалось встретиться с американскими «Братьями» и впервые послушать разговоры о революции на английском. В отличие от того, что он слышал в Нижней Канаде, суждения, которые высказывались здесь, казались пустыми, словно никто из усевшихся за игру понятия не имел о ее правилах. Было похоже, что они принимали себя за шумную толпу сочувствовавших, чья готовность выступить с оружием в руках, конечно, не исключалась, но только в случае уверенности в успехе. Что же касается готовности поставки вооружений, то вообще вряд ли можно было с какой-либо уверенностью сказать что-нибудь даже о его закупке, не говоря уже о наличии. Если не считать разнообразного личного оружия, которое удалось собрать по фермерским домам, американские «Братья» были так же плохо вооружены, как и их канадские товарищи, и, решись они пересечь границу, в чем Мартин серьезно сомневался, оказались бы простым пушечным мясом.
После встречи с Робертом Нельсоном в Сент-Олбанс Мартин пришел в уныние. В этом человеке жила сильная уверенность. Он говорил громко и убедительно, и Мартин сразу же заметил, что именно это легко подчиняло других людей его воле. Нельсон объяснил Мартину, после того как прочел письмо де Лоримьера, доставленное ему, что с деньгами проблем не было. Для срочной отправки в Олбург готовилась большая партия вооружения. После встречи с Нельсоном Мартин повстречался и с другими. Доктор Сирилл Коте говорил красноречиво и любезно, но смотрел на Мартина так, словно видел в нем испытательный образец на лабораторном столе; важный Гран Игль, Эдуард-Элизи Мальер, постоянно чем-то хвалился. Было трудно всерьез воспринимать этого комичного маленького человека, и даже неопытному глазу Мартина было заметно, что он был полным нулем в военном деле. Люсьен Ганьон не сводил с него глаз. У него единственного из всех было мускулистое тело и жесткие глаза настоящего бойца. Мартин не мог заставить себя ответить ему взглядом и пытался заглушить свой страх.
На следующий день он был в Олбани по адресу, указанному ему де Лоримьером, в доме банкира, который имел когда-то адвокатскую практику в Монреале. Де Лоримьер объяснил Мартину, что этот человек был таким же революционером, как и они, будучи одновременно реалистом, что делало его в эти эмоционально напряженные времена тем, кому можно было доверять. У него должно было сложиться определенное мнение об американской поддержке революции. Полный маленький банкир оказался умным человеком с ясными круглыми глазами, которые мудро прищуривались за прозрачными стеклами очков. Наблюдая, как короткие, унизанные кольцами пальцы Хемелина нетерпеливо стучали по столу, Мартин понял, что де Лоримьер ошибался в революционном пыле своего друга. Шевалье де Лоримьер заблуждался, когда принял откровенную ненависть, которую Хемелин испытывал к британцам, за возмущение бунтаря. Хемелин рассказал Мартину без всяких обиняков, что семь миллионов долларов, якобы собранных, чтобы покрыть расходы на подготовку к сражению, были мифом. В его банке не было зарегистрировано никаких необъясненных солидных переводов средств и не существовало многочисленных мелких изъятий. Та же самая картина была и в других банках, даже в Нью-Йорке и там, на севере. Если, конечно, у Роберта Нельсона и его мифических американских союзников нет солидных финансовых резервов, в чем Хемелин сомневался, или они уже успели приобрести значительный арсенал вооружений, то революция будет совершаться канадскими ружьями. Мартин вспомнил, как этот маленький человек вздохнул, словно вспомнил что-то важное. Он поднял указательный палец и попросил у Мартина разрешения уточнить свое последнее замечание — люди действительно готовы в большом количестве перейти границу, чтобы помочь революции, признал он, но только в том случае, если она победит.
Несмотря на то что Мартину не терпелось сразу же уехать, вежливость возобладала, и он пообедал с Пьером Хемелином. Он едва чувствовал вкус пищи и после обеда отказался от предложения Хемелина остаться на ночь в его доме. Ему нужно было назад, в Монреаль, к де Лоримьеру, не откладывая. Сумасшествие должно было быть прекращено. Он обязан был успеть добраться до де Лоримьера, Жозефа-Нарсиса, Франсуа-Ксавье, Туссона. До них до всех. До своих друзей и друзей, которые даже сейчас готовились к битве, слепо веря, что в определенной степени победа будет обеспечена союзниками, помощь которых, как теперь понимал Мартин, была эфемерна, как и мечты о новой стране вдоль по течению реки Святого Лаврентия, которую они лелеяли. Он должен был остановить их.
Дождь перестал лить и превратился в холодную изморось. Скользя и хлюпая по грязи, Мартин вывел свою лошадь из-под моста на дорогу. Он с трудом залез в седло, прижимая правую руку к теплой груди, чтобы вернуть ей хоть сколько-нибудь чувствительности. Но не успел он съехать с моста, как лошадь мотнула головой, заставив его натянуть поводья. Он увидел и услышал всадника одновременно. Тот появился из темного леса за дорогой, как черное привидение, и вмиг предстал перед ним. На всаднике была шляпа с широкими полями и мокрая накидка. От страха у Мартина мороз пробежал по коже.
— Кто ты? — слабым голосом спросил Мартин.
— Ты Мартин Гойетт? — поинтересовался всадник женским голосом, но командным тоном, лишенным всякого страха.
— Да, а кто спрашивает? — произнеся эти слова, Мартин выругал себя за тупость. Как мог он быть таким беспечным?
Женщина подала лошадь вперед в попытке лучше разглядеть его в темноте. Мартин не видел ее лица. Да, казалось, она была удовлетворена тем, что увидела, поскольку отъехала, кивнув. Спустя мгновение он понял почему.
— У тебя действительно тот голос, о котором они говорили, и ты едешь верхом с поводьями в левой руке. Следуй за мной. Они ждут тебя у границы.
— Кто? Кто ждет меня и почему?
— Британцы, дурень. Кто же еще?
И она ускакала, направившись к роще у дороги, и даже не оглянулась. Замешкавшись на миг, Мартин последовал за ней в темноту, уже ощущая знакомую покорность, которая так легко овладевала им. Он ехал ночью следом за совершенно незнакомой женщиной бог знает куда и не зная почему. Страх помутил его разум. Он старался не потерять ее из виду, пока они галопом скакали сквозь рощу по утоптанным тропам, перебравшись на пути через несколько переполненных водой ручьев. Женщина скакала без устали, умело держась в седле. Она несколько раз останавливалась, чтобы даль ему возможность догнать ее. Даже если бы Мартин знал местность так же, как она, то он все равно не смог бы поравняться с ней. Она не делала передышек и не произносила ни слова — только кивок, чтобы показать направление, и снова вперед, в ночь, словно какое-то нетерпеливое бесформенное видение.