Список Мадонны
Шрифт:
Часом позже вся группа собралась вновь в великолепной библиотеке Касанате. Поговаривали, что эта библиотека могла конкурировать с библиотекой Ватикана за звание самой лучшей в христианском мире. Более двадцати пяти тысяч томов, многие из которых были бесценными сокровищами христианской истории, занимали свои места на широких полках из полированного дерева и мрамора. На полах лежали толстые ковры, чтобы заглушать звуки шагов, широкие окна были открыты свету и сладкому запаху земли, доносившемуся из великолепного сада, окружавшего библиотеку с трех сторон. Новициев-доминиканцев посадили за дубовый стол, украшенный затейливой резьбой, в самом центре читального зала. Все глаза напряженно смотрели на Ламбрусчини, который, скрестив руки на груди, занял место с торца длинного прямоугольного стола.
Кардиналу почти не потребовалось времени, чтобы начать дискуссию. Какое мнение создалось у собравшихся о свидетельстве Марии Бальбони? Видела ли она Пресвятую Деву, или нет?
Последовавший спор был очень оживленным, а порой даже горячим. Большинство считало, что история, рассказанная девушкой, заслуживала доверия. Расхождение во мнениях касалось того, что могла извлечь из этого Церковь. Громкоголосое меньшинство твердо стояло на том, что девушка была не кем иным, как своекорыстной лгуньей. Третьи высказывали мнение, что, по всей вероятности, девушка была не в своем уме. Бернард Блейк не принимал участия в дискуссии, а сидел откинувшись на спинку стула и барабанил пальцами по бедру.
Он встретился взглядом с Ламбрусчини, когда кардинал адресовал вопрос ему.
— Дьякон Бернард Блейк, вы ничего не сказали. Пожалуйста, посвятите нас в свои мысли по поводу этого явления.
Ламбрусчини был удивлен, насколько глубина ответа противоречила очевидному безразличию отвечавшего.
— Мне нечего сказать по сути этого обсуждения. Проблема не в том, видела ли эта крестьянская девочка Богородицу. Скорее всего она заключается в ее уверенности в том, что она видела. Реальность зависит от нашего собственного восприятия и может дополняться видениями, которые мы вызываем в своем воображении, чтобы они направляли нас.
— Ересь, — тихо сказал один из новициев.
Ламбрусчини сдержанно заметил:
— Не хотите ли вы сказать, что не только то, о чем говорит Мария, но и другие чудесные явления представляют собой не что иное, как индивидуальные ощущения и не основаны на какой-либо внешней реальности?
Бернард почувствовал опасность. «Осторожно, Блейк, — сказал он самому себе. — Помни о своем предназначении». Он понимал, насколько опасен был Ламбрусчини, несмотря на свои вежливые манеры.
— Нет, ваше преосвященство, я не мог зайти так далеко. Но богооткровение не только очень свято, но также и крайне личностно, и оно не существует, как и мысль, до того, пока им не поделятся с кем-нибудь. Настоящее чудо поэтому заключается не в самом богооткровении, а в том изменении, которое оно приносит тому, кому является. Это возвращает нас вновь к этому чумазому ребенку. Пока девочка истинно верит в то, что видела Пресвятую Деву, у нее не хватает ни духа, ни миссионерского видения вынести эту веру за пределы самой себя. Поэтому в этом отношении она не может представлять для Церкви никакого интереса. Я предложил бы, ваше преосвященство, чтобы вы высоко оценили ее веру, подарили ей что-нибудь в память о Мадонне и отослали назад в Калабрию.
Аудитория взорвалась сердитым гулом. Звучали обвинения в адрес Бернарда Блейка, который оставался невозмутимым. Когда Ламбрусчини в конце концов восстановил порядок, дискуссия была закончена. Спустя десять минут кардинал уже возвращался в Ватикан в своей карете. У него был готов ответ. Бернард Блейк произвел на него впечатление. Но Теттрини был прав. Здесь таилось еще что-то. И ему, как и Теттрини, хотелось знать что.
— Он готов, Сальваторе. Экзамен по теологии он сдал просто выше всяких похвал. Иногда мне кажется, что он смог бы экзаменовать меня. — Джузеппе Палермо раскинул руки в шуточной капитуляции. Улыбка играла на его губах.
Теттрини оставил его слова на полминуты висеть в воздухе, после чего взглянул на своего старого друга. Он уважал Палермо за его благочестие и ясность мыслей и любил его за понимание и честность. При любой необходимости магистр теологии становился также его доверенным лицом.
— Что бы ты сказал, Джузеппе?
— Посвяти его в сан, Сальваторе. На Пасху вместе с Альфонсом Баттистом и двумя другими, которые отработали свои девять лет.
— Но он был с нами менее пяти лет. Специальное разрешение или нет, ты думаешь, что я должен так поступить? Баттист пробыл здесь почти семь полных лет, и он самый многообещающий из всех.
— Нет, это не так. Еще три или более лет такого, как Блейк, здесь не будет. Посвяти его в сан, Сальваторе. Дай ему покинуть нас.
Их глаза встретились и обменялись понимающими взглядами.
Палермо продолжал:
— Работа, которая ожидает его в Ватикане. Она настолько же деликатна, как и у Ламбрусчини. Нет?
«Он прав», — подумал Теттрини. Ходили слухи, что мягкому, но упрямому понтифику скоро надоест угроза, исходящая от честолюбивых замыслов Ламбрусчини. Тогда где он окажется? Несмотря на свои сомнения, Теттрини понимал, что он слишком далеко зашел, ведя рискованную игру с Бернардом Блейком. Кардинал поощрял эту игру. Пусть кардинал теперь и возьмет на себя ответственность за это поощрение. В Риме и в Ватикане.
— Я понимаю, о чем ты, Джузеппе. — Он погрозил пальцем. — Но давай мы подготовим самый трудный экзамен. Пусть он прекратит все внешние занятия и усилит требования к молитвам и воздержанию. В этом году Великий пост наступит для Бернарда Блейка раньше.
Палермо поднялся, чтобы уйти. Теттрини остановил его взглядом.
— Может быть, мы ошибаемся, Джузеппе?
Магистр теологии посмотрел на него понимающе.
— Видит Бог, я не знаю, Сальваторе. Я уверен только в одном.
— И в чем же?
— Он не часть веры и целомудрия такого дома, как наш. — Он сильно сжал руку Теттрини. — Отпусти его, дружище. На все воля Божья.
Оставшись один в сгущающихся сумерках, Сальваторе Теттрини вглядывался в оранжевые отблески на небе за шпилем церкви Святой Сабины, к востоку и к северу от которого находился могущественный анклав, где обитали управлявшие Церковью люди, среди которых был богочеловек.
— Забирай его, Ламбрусчини. Забирай его. И пусть нам поможет Господь.
Глава VI
Шевалье Томас де Лоримьер сидел в полутемной гостиной на постоялом дворе Провоста, на столе перед ним стояла кружка темного эля. Еще три человека стояли, грея спины у потрескивающего камина. Двое пили красное вино, каждый из своей бутылки. Снаружи начинался серый противный день, грозивший проливным дождем; он расстилал свою холодную мантию по мощенной булыжником пустынной площади и замерзшей траве у обреза воды реки Святого Лаврентия.