Сплит
Шрифт:
— Ну, ты и козёл!
— Да что с вами двумя не так? — папа цепляет ключи и надевает выцветшую бейсболку с логотипом «Jennings Contractors». — Вы оба разговариваете так, будто вас воспитывали байкеры.
— Придирчивый старикан с гор составит конкуренцию байкеру, — усмехается мой брат.
Папа бормочет что-то, что заставляет Коди смеяться, и они уходят, не попрощавшись.
Я, наконец, сдуваю волосы с глаз и изучаю то, что должно быть лобби, или было во времена моей работы здесь много лет назад, но
Чертежи разбросаны по каждой свободной поверхности стола, как свёрнутые, так и раскрытые, прижатые гаечными ключами, отвёртками, даже банкой технической смазки. Я плюхаюсь за стол и стону. Мне понадобится вечность, чтобы привести всё это в порядок.
Всего несколько дней назад я была у отправной точки события, способного изменить карьеру. Я предпочла бы сбросить свою задницу прямо со скалы, а не делать то, что нужно. И это моё искупление: приведение в порядок паршивой бухгалтерии пятилетней давности и домашнего хозяйства для человека, который заставляет меня чувствовать, что мои мечты слишком большие, а моё место — возле маленького пруда.
Нэш Дженнингс может быть прав в отношении многих вещей, но не в этом. Временная неудача, которую я исправлю, как только выясню, как это сделать. Я не сдаюсь. Не без боя.
Спустя несколько часов после ухода отца и Коди я по горло в документах и размышляю о своей дерьмовой ситуации. Моя блузка вся в складках и прилипает к коже, окутывая тело, как пищевая плёнка, а серые брюки, вероятно, уже чёрные на заднице от сидения на грязном ковре, но это единственное свободное пространство, где можно всё разложить.
Я сгибаю пальцы, а заодно и решётку от бумажных порезов — обращаю внимание на свои ноющие от свёртывания чертежей и сортировки счетов ладони. Живот урчит от голода, и я собираюсь угоститься злаковым батончиком из своей сумки, когда слышу, как у входа останавливается машина. Я не могу её увидеть из своего положения на полу, но надеюсь, что это папа с обедом.
Оглядываюсь, как только мужчина входит в двери.
Не папа, и, к сожалению, он не несёт пакет сэндвичей с пастрами, поэтому я поднимаю своё тело с пола.
— Извини, я… Ой… — я сдуваю с глаз болтающуюся прядь волос. — Ты — тот парень из закусочной.
Тот самый, кто потерял свою маму. Я чувствую боль в груди.
Он смотрит с непроницаемым выражением лица.
— Прости, я просто… — делаю шаг к нему и вынуждена наклонить голову, чтобы увидеть его глаза. — Я видела тебя вчера.
Он издаёт звук, как будто задыхается, и отводит взгляд.
— В «Кафе 87». Ты брал кофе.
Его бейсболка натянута до глаз. Он переминается с ноги на ногу.
— Да, я помню.
— Хм… — я оглядываюсь назад, потом снова на него. — Я могу тебе с чем-то помочь?
— Мэм, — он снимает свою кепку и запускает руку в копну своих густых тёмных
— Мистера Дженнингса? — я наклоняю голову и изучаю его. Выцветшие джинсы покрыты грязью и опилками. Запах горного воздуха и американского подъельника, доносящийся от его крепкого тела, говорит о проделанной физической работе. И я помню его грузовик. — Ты работаешь на семью Дженнингс?
— Да, мэм.
Он напяливает обратно свою бейсболку и стягивает её пониже. Ему должно быть за двадцать, но язык его тела больше похож на подростковый. Никакой напыщенной уверенности, как у мужчин, к которым я привыкла. Его робость очаровательна. Он беспокойно теребит руками перед своими бёдрами. Но замечает, что я смотрю, и быстро засовывает их в карманы.
— Шайен.
— Мэм? — он поднимает подбородок, демонстрируя квадратную челюсть и полные губы. Действительно красив.
— Зовите меня Шайен, — я протягиваю руку и клянусь, это движение заставляет его подпрыгнуть, хоть и слегка. — Шайен Дженнингс.
Он на секунду замирает, запоминая моё имя, затем хватает мою руку для быстрого, крепкого рукопожатия. Его ладонь тёплая, липкая и мозолистая, и как только он дотрагивается до моей, то тут же отпускает её.
— Приятно познакомиться.
— Ты не местный, — выросшая в маленьком городке, я знаю всех, включая их родственников, но не это выдаёт его как жителя равнины. Он не прирождённый горный человек. Его кожа загорелая, но не из-за того, что он проводит юношество, вспахивая землю или содержа ферму. Дети, подобные мне, которые растут в деревне, проводят большую часть своей жизни на улице. Загар этого парня свежий, без веснушек и бороздок, которые появляются вокруг губ и глаз большинства мужчин.
Кроме того, его манеры. Он слишком вежливый, чрезмерно почтительный. Чёрт, он снимает свой головной убор, когда обращается ко мне. Опять же, не редкость в маленьких городах, но делает он это больше воинствующе, чем благородно.
— Нет, мэм, — он ещё глубже засовывает руки в карманы джинсов.
— Откуда ты?
Он пожимает плечами, и его взгляд устремляется к входной двери. Вид его шеи портит участок морщинистой кожи чуть ниже подбородка.
— Отовсюду понемногу.
— Ты уголовник?
— Нет, мэм. Нет, я… нет, — его тело дёргается, и он напрягается.
Я беру в руки стопку счетов и договоров поставки и надеюсь, что, перестав фокусироваться на нём, избавлю его от нервозности.
— Большинство людей, которых заносит в маленький город, что-то скрывает. Я не осуждаю.
Он неподвижен, смотрит пристально, и когда я прохожу мимо него к картотеке, то делаю это близко, чтобы попытаться взглянуть ему в глаза, однако парень отступает на шаг назад, дабы сохранить дистанцию.