Сплоченность
Шрифт:
Возле штабной палатки толпилась группа партизан. Тут были командиры и комиссары отрядов, явившиеся на совещание, были и работники штаба. Среди них выделялась фигура Романа Корчика — он был в сером халате и, стоя на одной ноге, опирался на костыли. На голове у Корчика красовалась пестрая тюбетейка. «Эту тюбетейку я видел как-то на Янине, да, на Янине», — пронеслось у Злобича в голове.
Партизаны полукругом обступили Камлюка и о чем-то расспрашивали его. До Злобича, пока он подходил, сначала долетали только голоса, потом отдельные слова, и наконец стали слышны целые фразы. Камлюк рассказывал о Москве, о своих дорожных впечатлениях.
— …Колонны машин с людьми, с оборудованием и материалами ежедневно отправляются из Москвы… вслед за фронтом,
Камлюк увидел его и замолчал. Командиры и комиссары отрядов расступились.
— Свою задачу по разгрому железной дороги бригада выполнила! — доложил Злобич, поглядывая то на Камлюка, то на Струшню. Он помолчал, затем угрюмо добавил: — На совещание прибыл один. Комиссар Новиков погиб.
Партизаны вздрогнули. Кто-то снял шапку, за ним остальные. С минуту стояли молча, склонив головы.
— Тяжелая утрата… — вздохнул Камлюк и, надев шапку, посмотрел на Злобича. — Там, на линии?
— Да…
— Как настроение у людей в бригаде? На усталость не жалуются? Боеспособны?.. А?.. Ну, чего молчишь?..
— Какой может быть разговор об усталости? — с некоторым раздражением в голосе ответил Злобич. — Любая усталость пропадет, когда подумаешь, что в городе нас ждут наши люди. Только действовать хочется! — Он поглядел на Камлюка и Струшню и почти требовательно закончил: — Ведите же нас, давайте нам дело!
— Вот для этого и вызвали, — сказал Струшня. — Не горячись, не забегай вперед.
— Я не горячусь, но время не ждет…
Злобичу много чего еще хотелось сказать, резкие слова рвались с уст, потому что сердце его было истерзано болью. Перед глазами стояли образы Нади и Сергея. Он понимал, что не меньше его думают о них и Камлюк, и Струшня, и Мартынов, и все остальные партизаны. Но он понимал и то, как недостаточны силы соединения для того, чтобы нанести удар по Калиновке. Он много об этом думал и, к своему огорчению, должен был прийти к такому выводу…
Все были в сборе, и Камлюк, посовещавшись О чем-то со Струшней, сказал:
— Располагайтесь, товарищи. Начнем.
Он сел на землю, прислонился спиной к стволу елки. Рядом с ним уселись Струшня, Мартынов и Корчик, напротив них — командиры, и комиссары отрядов.
— Вот уже целую неделю наше соединение ведет непрерывные бои, — начал Камлюк, окидывая присутствующих взглядом. — Бои тяжелые. Гитлеровцы организовали блокаду, они хотели уничтожить нас и укрепить свои силы в прифронтовой полосе. Можно представить, какие надежды возлагали фашистские стратеги на эту экспедицию, когда где-то в берлинских кабинетах обсуждали о ней вопрос. Эта экспедиция не частная, не случайная, она связана с общими планами врага. Но и мы, партизаны, не рассматривали свои бои как нечто обособленное и частное. Мы всегда считали себя частью вооруженных сил советской Родины, а свои бои — звеньями общей стратегической задачи Советской Армии… И наша стратегия оказалась сильней. Мы прорвали блокаду и вышли из окружения. Но не в этом, не в самом факте прорыва блокады наше главное достижение. Главное в том, что мы уничтожили много живой силы и техники врага и этим еще более ослабили, расшатали его прифронтовые позиции. На нашей стороне большой выигрыш, и боевой, и моральный. За время блокады мы возмужали, закалились, стали еще боеспособнее. Что это так, показал наш сегодняшний бой на железной дороге.
Камлюк говорил тихо и не торопясь. Лицо его было хмуро, задумчиво. Прежде чем произнести слово, он, казалось, взвешивал его несколько раз, примеривался, уточнял. И еще казалось, что он, ведя беседу, все время прислушивается к незатихающему грохоту, катившемуся с востока.
— Началось освобождение нашей республики. В эти исторические дни ЦК КПБ и белорусское правительство обращаются к нам, партизанам, и ко всем трудящимся с боевым призывом — усилить борьбу против оккупантов. Удирая из нашего дома, враг хочет как можно громче хлопнуть дверью. Он жжет города и села, расстреливает и угоняет в рабство советских людей,
Командиры и комиссары отрядов внимательно слушали Камлюка. То, что он сейчас говорил, помогало им глубже и шире осознать происходящие события, по-иному оценить отдельные боевые операции соединения.
— Мы должны взять Калиновку, — сказал Камлюк после того, как рассказал о положении в районе и о том, какими силами располагают гитлеровцы в городе. — Центральный штаб партизанского движения и командование фронта поддержали нашу инициативу и даже обязали нас разгромить этот гарнизон. Надо не только освободить захваченных в неволю, но и отрезать путь к отступлению фронтовым частям противника. Таково задание. В выполнении его нам будет оказана помощь. Сегодня за ночь нам нужно сосредоточиться вокруг Калиновки. Утром прилетят наши бомбардировщики — об этом мы уже договорились с командованием фронта. Во взаимодействии с авиацией мы ударим по гарнизону. Таков план штаба соединения. — Камлюк помолчал, подумал, потом продолжал: — Однако в нашем плане мы сами видим целый ряд «но». Какие это «но»? Первое — противник может обнаружить наше продвижение к городу и раньше времени навязать нам бой. Если это случится, вся наша операция будет сорвана… Второе — гарнизон в Калиновке так укреплен, что он может перенести бомбежку наших самолетов и настолько сохранить боеспособность, чтобы отбить наступление партизан. Вот, товарищи, какие перед нами серьезные препятствия.
— Ну и что же? — не утерпел Злобич. — Значит, стоп машина?
— Кузьма Михайлович, а мы не видим, что ли, этих препятствий? — крикнул Ганакович.
— Знаем, что видите. Но еще раз напоминаем. Не пугать мы вас собрали, не отговаривать. И не меньше тебя, Борис Петрович, мы все рвемся в Калиновку, — с укором кинул Камлюк Злобичу и перевел взгляд на других. — Собрали вас, чтобы обдумать все, взвесить, чтобы потом бить без промаха.
— Разрешите сказать, — попросил Ганакович и, когда в ответ ему Камлюк кивнул головой, заговорил: — К городу можно пробраться небольшими подразделениями, скрытно. Подобрались же мы вчера так к железной дороге. А сколько гарнизонов обошли! Так что за опытом нам в карман не лезть, проберемся и на этот раз. Только нужно подробно все людям растолковать, как как дело тут серьезное, а люди устали вконец — ведь столько перенесли за последние дни.
— Правильно! — раздались голоса.
— И танков вражеских нечего бояться! — воскликнул Злобич, вскочив на ноги. — Перед бомбежкой их надо выманить из города.
— Ты что, шутишь? — зашумело сразу несколько человек. — Не выдумывай!
— Дайте кончить! — рассердился Злобич. — Чего трещать на холостом ходу?
— Тише, дорогие приятели! — крикнул Струшня. — Говори, Борис.
— Я повторяю: часть вражеских сил мы можем перед бомбежкой выманить из Калиновки, легче будет потом штурмовать. Как это сделать? Очень просто. Две или три наших роты накапливаются, скажем, у Подкалиновки, начинают бить по городу. Враг, конечно, обрушится на них. Его внимание и значительные силы будут оттянуты на Подкалиновку, когда мы вслед за самолетами ударим со всех сторон по городу. Вот так бы я, Кузьма Михайлович, отклонил второе «но».
— Правильно! — снова послышалось несколько голосов.
Злобич опустился на землю. Он видел, как мягкая улыбка тронула уста Камлюка, как в глазах его блеснули искорки удовлетворения. Он видел также, что командиры, еще минуту назад принимавшие его предложение за шутку, теперь смотрели на него с одобрением.
— Стратегия, Борис! Предложение хоть куда — просто и гениально, — хлопнув Злобича по плечу, воскликнул Ганакович, который всегда непосредственно и быстро реагировал и на то, что ему нравилось, и на то, что было не по душе. — Хотел бы я только знать, какому отряду придется выступать в роли приманки?