Спор о варягах
Шрифт:
А мы, студенты, заставшие семинар еще полноценно работавшим, пытались его сохранить. Наверное, не столько из чувства долга или понимания его значимости для дальнейшего развития археологии (это пришло позже), сколько потому, что были убеждены в его необходимости для нас самих. Как-то, обсуждая втроем (я, студент Политехнического института, полулегально слушавший лекции на кафедре, С. В. Белецкий, студент 3-го курса, и М. М. Казанский, студент 4-го курса) наши проблемы, мы решили, что надо брать дело в свои руки. Мы решили, что будем проводить заседания семинара независимо от присутствия руководителя. Конечно, Василий Александрович (для нас просто Василий) был нам очень нужен, но полностью зависеть от него мы не могли. Семинар удалось возобновить, хотя от отсутствия четкого руководства он что-то и потерял. С другой стороны, для нас троих (да, думаю, и не только для
Если семинар проводился, то под конец он обычно переходил в пешую прогулку по Невскому до Московского вокзала, а иногда и дальше. Такая прогулка была продолжением заседания, но уже неформальным, однако никогда или почти никогда не переходившим в застолье. Наше самоуправство стихийно привело к тому, что если на заседание семинара приходили хотя бы двое из нашей троицы — семинар проводился (при наличии докладчика и еще минимум двух-трех участников), если только один (независимо от присутствия остальных, включая руководителя) — семинар обычно переносился. Так продолжалось год, может быть, полтора. Затем, к счастью, нормальное функционирование семинара возобновилось. Его вновь включили в расписание и преподавательскую нагрузку В. А. Булкина, и, хотя назывался он официально как-то иначе, для всех участников это был Славяно-варяжский семинар.
С. В. Белецкий
Славяно варяжский семинар в первой половине — середине 1970-х, каким я его помню
Я поступил в Ленинградский университет в 1970 г., сразу после окончания школы. И хотя к моменту поступления «за плечами» уже было несколько сезонов раскопок в Пскове, но об истфаке я знал совсем мало, а из профессуры и преподавателей был знаком (через отца) только с Артамоновым. Так что, все и всё на кафедре археологии начиналось с нуля.
Нет, конечно, что-то и кого-то я на самом деле знал. По Псковской экспедиции Эрмитажа, в которую отец брал меня с начала 60-х, был знаком со студентами истфака — с Олей Кондратьевой, Мариной Шмелевой, Олей Струговой, Костей Плоткиным, Андреем Синицыным. В рассказах за вечерними чаепитиями звучали имена Клейна, Глеба, Василия Булкина... Хорошо помню, как в экспедиционном застолье пели гимны истфака («Мы историки-рецидивисты...»,«Славься история, славься истфак...»), как кто-то из студентов подробно пересказывал сценку «Из варяг на истфак» из легендарного истфаковского капустника, как студенты-кафедралы рассказывали об экспедициях — Костенки, Тамань, Сибирь... От студентов, приезжавших в Псковскую экспедицию, впервые узнал и о существовании на кафедре археологии Славяно-варяжского семинара, который основал Клейн и которым руководит Глеб. В лицах пересказывали уже тогда ставшую легендой «варяжскую» дискуссию 1965 г.
Буквально в первые же дни после поступления встретил в коридоре истфака Зою Прусакову. Спросил ее — кого из преподавателей кафедры просить о руководстве курсовой работой. «Глеба Сергеевича Лебедева», — последовал мгновенный ответ. Зоя же показала мне в коридоре Лебедева (на первом курсе он не читал). Подошел. Представился. Попросился. «Приходи в субботу на семинар».
75-я аудитория. Председательствует, кажется, Лебедев. А может быть, Булкин. Вокруг стола сидят старшекурсники. Из них знаю (по Псковской экспедиции) только Костю Плоткина. Докладчик — Володя Назаренко. Рассказывает о раскопках в Приладожье. Вопросы, ответы, бурное обсуждение. Поразило то, что во время доклада и обсуждения все обращаются друг к другу «на вы» и по имени и отчеству, хотя в перерыве никаких имен-отчеств нет и в помине и все друг с другом «на ты». Уже потом узнал, что такая манера ведения заседания — характерная черта питерской археологической школы.
Вообще первый год пребывания в семинаре помню смутно, хотя субботние заседания почти не пропускал. Слушал доклады старшекурсников. В обсуждениях не участвовал и вопросы не задавал. Помню, что Лебедев много болел, и председательствовал на заседаниях, как правило, Булкин. Тогда же впервые услышал определения «старшая» и «младшая» дружины. К старшей дружине относили «ветеранов» семинара — Лебедева, Назаренко, Петренко, Булкина, к младшей — Носова, Рябинина, Дубова, Кольчатова, Плоткина.
Где-то в начале зимы Лебедев предложил мне, тогда самому младшему в семинаре (первый курс, 17 лет), так сказать, «представиться» — выступить с докладом. Посоветовался с отцом, и он предложил взять в качестве темы доклада, а затем и курсовой работы, результаты работ на городище Воронин в Пушкинских горах, где эрмитажная экспедиция провела небольшие раскопки летом 1969 г. И хотя я тщательно готовился к своему первому выступлению на семинаре — рисовал таблицы керамики и ситуационный план городища, сам доклад оказался провальным: «младшая дружина» высекла меня по полной программе. Помню, что отбивался в стиле Волка из популярного мультфильма: «Ну, погодите! Дайте время...»
Кстати, из этого самого выступления на Славяно-варяжском семинаре потом вырос доклад на студенческой археологической конференции в Вильнюсе. Но это было уже на втором курсе. А тогда, сразу после доклада, Глеб (для меня он, впрочем, много лет был Глебом Сергеевичем; «на ты» мы перешли только в конце 80-х) предложил отложить материалы Воронина, а в качестве темы курсовой работы посоветовал взять керамику Пскова — тот массовый материал, на который я опирался в докладе, пытаясь обосновать нижнюю дату городища Воронин. Так я и поступил. Из-за болезни Глеба кафедральным руководителем курсовой был назначен Василий Булкин, а оппонентом выступил сам Артамонов, с которым мы на защите курсовой даже спорили.
Активно я включился в работу семинара только в 1971/72 учебном году. К этому времени «младшая дружина» окончила университет, однако большинство участников семинара составляли студенты четвертого и пятого курсов. Хорошо помню по субботним встречам в 75-й аудитории Саню Семенова, Наташу Хвощинскую, Зою Прусакову и Нину Стеценко, а из ровесников — Юру Лесмана и Наташу Ефимову. Глеб из-за болезни появлялся на заседаниях семинара нечасто, и субботние встречи проводил по преимуществу Булкин. Два или три заседания были заняты его собственными докладами о Гнездовских курганах, представлявшими собой, насколько я помню, разделы диссертации. Во всяком случае, иллюстрациями к докладам были фотографии из диссертационного альбома, которые автор по ходу выступления «пускал по рукам».
Но доклады Булкина были, пожалуй, единственными, в которых собственно варяжская проблематика оказалась поставленной «во главу угла». Подавляющее же большинство проблем, обсуждавшихся на заседаниях семинара, к тематике собственно варяжской отношения не имело. Зато активно обсуждались древнерусские памятники (курганы, жальники, поселения, города) и средневековые древности Юга России.
В конце 1971 г. произошло событие, существенно повлиявшее на мои научные интересы. В том году во время раскопок на городище Савкина Горка (проводил эти работы мой отец, а я с большим удовольствием махал на раскопе лопатой и рисовал по вечерам керамику) были найдены несколько фрагментов гончарной керамики с отчетливым ребром на тулове. Происходили находки из слоя XII — начала XIII вв. Вернувшись в Питер и тотально просмотрев в фондах Эрмитажа керамические коллекции из раскопок Грозди-лова в Пскове, я нашел еще несколько фрагментов подобных сосудов. Бико-нические горшки мне в публикациях материалов древнерусских поселений не встречались, так что на одном из заседаний семинара я нарисовал по памяти фрагмент и послал записку Глебу с вопросом — что он об этом думает. На той же записке получил ответ: «Не верьте Вилинбахову».
Первая мысль — а кто такой Вилинбахов. С его работами я тогда еще не был знаком. Пошел в библиотеку, нашел по каталогу несколько статей в разных изданиях, залпом проглотил их и понял — вот оно, то самое объяснение западнославянским элементам в круговой керамике Пскова и Новгорода. А может быть, варяги и вправду не скандинавы, а балтийские славяне? Узнал домашний телефон Вадима Борисовича, позвонил, представился — студент второго курса кафедры археологии. Попросил о консультации. Приехал к нему домой. За чашкой кофе вместе с ним (и, кажется, с его сыном Юрой) долго говорили о балтийских славянах. Уехал от Вилинбаховых с пачкой оттисков, подаренных Вадимом Борисовичем, и с полгода после этого методично читал те работы, на которые Вилинбахов ссылался. Позднее познакомил с Вилинбаховым Юру Лесмана (с которым благодаря семинару у нас установилась близкая дружба, сохраняющаяся до настоящего времени), и мы неоднократно обсуждали самые разные проблемы начальной истории славян и Руси уже втроем.