Спроси свою совесть
Шрифт:
— Это какую же? — крикнул кто-то из зала.
— А вот такую хотя бы. Кто сейчас за нами класс убирает? Технички. В других школах давно уже на самообслуживание перешли, а мы всё ждём, когда нам учителя подскажут. В общем, я предлагаю: с завтрашнего дня уборку класса после занятий производить самим!
На Тольку обрушились Серёжка Абросимов, Женька Курочкин и ещё два-три человека, но их было явное меньшинство, и они скрепя сердце вынуждены были уступить.
— Ставь, Ирка, на голосование, — выкрикнула Лида Норина, — а то и потанцевать не успеем!
Все
— И что смешного? Вопрос выеденного яйца не стоит, а мы его жуём, жуём! Ведь и так всем ясно о необходимости труда, так чего же мы время тратим на уговоры Курочкина и Вьюна? Голосуй, Ирина!
Решение перейти на самообслуживание было принято абсолютным большинством, даже Серёжа Абросимов поднял руку, только Женька Курочкин не голосовал ни за, ни против.
Начались танцы. Как обычно, в начале вечера девчата с постными физиономиями топтались посреди зала, а ребята сгрудились в углу возле штанги, пробуя свои силы, или уныло подпирали стены, не решаясь пригласить кого-нибудь на танец.
К Сергееву подошёл Юрка Крылов. Крепко пожав ему руку, он спросил:
— Ты, правда, решил после школы к нам?
— Конечно, — кивнул Сергеев.
Он стоял вполоборота к залу и краем глаза следил за Ириной, танцующей с Лидой Нориной. Вот они обе засмеялись и взглянули в сторону Сергеева. «Про меня говорят!» — ёкнуло у него сердце.
— Приходи сразу к нам, в инструментальный цех, — продолжал Юрка, — у нас спортсменов много.
— Ладно, — ответил Иван, почти не слыша, что говорит ему Юрка — он краем глаза следил за Ириной.
Ирина снова звонко рассмеялась, подхватила подругу, и они вихрем понеслись по залу. Перед взором Сергеева мелькали то оживлённое лицо с серыми, блестящими глазами, то девичий затылок с туго заплетённой косой, перекинутой на грудь.
— Так ты заходи, — откуда-то издали, как показалось Сергееву, донёсся голос Крылова, — познакомишься с работой нашей. Может, ещё не понравится.
— Зайду, — коротко пообещал Иван.
А Иринка уже оставила свою подружку, подбежала к ребятам, выдернула из их круга Серёжку Вьюна и повела его танцевать. Серёжка смущался, но всеми силами старался принять вид бывалого танцора. Иринка звонко хохотала. Смотреть на них Сергееву было почему-то неприятно. Он помрачнел, выбрался из зала и поднялся на второй этаж, в радиоузел, где священнодействовал Толька Коротков.
— Садись, старик, — бросил Толька. — Ты что такой пасмурный? Или поругался с кем?
Иван, не отвечая, уселся на верстак, где в беспорядке лежали детали от самодельных радиоприёмников, монтируемых в школьном кружке.
Обращение «старик» вошло в быт одноклассников в прошлом году, принёс его Женька Курочкин, и оно прижилось удивительно быстро, может быть, потому, что молодости всегда хочется казаться старше своих лет, умудрённой жизненным опытом.
— Давай закурим, — предложил Толька. — Подожди, только дверь запру, а то ещё
Он запер дверь, вытащил из кармана папиросы и протянул Сергееву.
— Свои есть, — хмуро ответил тот. Ещё давно, когда он только начинал курить, однажды, решив пофорсить перед стоящими недалеко девчонками, он подошёл к старшекласснику:
— Закурим, что ли? Дай папироску.
Старшеклассник глянул на него через плечо, смерил взглядом сверху вниз и грубо ответил:
— Свои нужно иметь! На, малыш, пятачок, сбегай, купи себе пару папирос!
Сергеев, вообще болезненно переживавший любой намёк на свою бедность, покраснел и молча отошёл прочь. С тех пор он взял себе за правило курить только свои папиросы.
Толька сменил на проигрывателе пластинку. Молча покурили оба у окна, пуская дым в форточку.
— Последний год, — негромко заговорил Толька. — И хочется поскорее кончить, и как-то жалко становится. Вот как подумаю, что всё будет так же: и уроки, и собрания, и вечера, и тут вот кто-то будет пластинки вертеть, только без нас, так и хочется ещё хотя бы год побыть в школе. Хоть на второй год оставайся.
— В десятом классе на второй год не оставляют, — резонно возразил Иван.
— Да знаю я! — обиженно отмахнулся Толька. — Неужели ты меня не понимаешь?
— Понимаю, — тихо ответил Сергеев. — у меня, брат, тоже такое желание появлялось. Но мне труднее. Хоть бы скорее работать начать, матери помогать.
В дверь неожиданно застучали. Оба одновременно взглянули друг на друга. Толька втянул носом воздух — папиросным дымом вроде не пахло.
— Кто там?
— Мальчики, откройте! — донёсся из-за двери голос Лиды Нориной.
Едва Толька отпер дверь, она ворвалась в радиоузел, упала на стул, откинулась на спинку и бессильно свесила руки.
— Уф, жарко, я устала! Рыцари, подайте опахало!
— Увы, принцесса, в этом замке злой волшебник уничтожил все веера, — в тон ей ответил Толька.
— Тогда дуйте на меня с двух сторон в награду за прекрасную новость, которую я вам принесла. Ну, что же вы медлите? А-а, — зловеще протянула она, медленно поднимаясь со стула, — понимаю, рыцари здесь воскуряли табачный фимиам богине нарушителей порядка? Прекрасно! Есть материал для очередного номера «колючки»! Ладно, прощаю, — помедлив, покровительственно проговорила Лидка, — но при одном условии. Вы должны сказать: «Лида Норина — самая добрая и красивая девушка в мире».
— Так уж и в мире? — неуверенно произнес Толька. — Может быть, хватит в нашем городе?
— Нет, в мире! — топнула ногой Лидка. — Ну, быстрее!
— Лида Норина — самая добрая и красивая девушка в мире, — послушно скороговоркой пробормотал Толька.
Сергеев фыркнул. Лидка повернулась к нему:
— А вы, милостивый государь, что смеётесь? Впрочем, я знаю, что самой прекрасной девушкой в мире вы считаете другую особу.
И довольная тем, что вогнала Ивана в краску, заговорила другим тоном: