Спящие боги
Шрифт:
Но было поздно…
Веревки резко дернули — настил шатнулся, и вдруг провалился, увлекая и телегу и конников. Кто-то запутался в стременах, кто-то вывихнул руку, кто-то — ногу, кто-то — сломал.
Один воин стал было выбираться, но подоспел мужик — огрел его поленом — воин безмолвно повалился обратно.
Из ямы вперемежку неслись вопли раненных, угрозы и мольбы о помощи.
Раз начавшие действовать крестьяне уже не могли остановиться, и они подступили к Творимиру, потребовали:
— Что дальше делать?..
Тот осведомился:
— Откуда монах?
— Да тут, в трех верстах монастырь будет. Вроде, считается — женский. Там и правда, женщин много. Но часто к ним богатые гости наведываются…
— Ну, так и пошли на монастырь. Захватим его — будет нам оплот. По дороге еще какие деревни есть?
— Да — две деревни.
— Отлично. Тамошний народ тоже подымем. Но прежде — выволакивайте воинов из ямы. Выберете нескольких, кому достанется их оружие и одежда. Они будут изображать конвоиров. Остальные — якобы пленники. Ведь, если из монастыря увидят такую толпу, насторожатся — ворота закроют, а осаждать нам некогда — сейчас, пока восстание еще в зачатке, пока не знает о нас никто, как можно больше сделать нужно…
Спешно выволакивали воинов — их оглушали, а кто сопротивлялся — того и рубили. Исполнили то, что указал Творимир. И вот по дороге весьма спешно задвигалась процессия с «пленниками» и «конвоирами». Сам Творимир был среди «конвоиров» — он сильно, нетерпеливо сжимал клинок. Сейчас он больше всего жаждал встретиться с Бригеном…
На пути попались две деревеньки, и обе встретили их одинаково. Вначале — настороженно, затем — когда узнавали, что к чему — спешили присоединиться; брали с собой, прятали под ветхую одежку вилы, топоры, охотничьи ножи…
Вот и монастырь. Строение было добротное, с высокими каменными стенами, окружали его тучные пашни, а у ворот стояли и громко спорили откормленные, розовощекие монашки. Они уставились на приближающуюся толпу, завопили:
— А этих куда?! Зачем нам?!..
— Приказ Бригена Марка! — грубо возопил Творимир — монашки смолкли.
Они прошли через ворота на большой, солнечный двор. К ним спешили широкоплечие охранники.
Первый подбежал, схватил коня Творимира под узды, зло сверкнул глазами, рявкнул:
— Как смели?!..
— Я вам привет передать должен. — тихо сказал Творимир.
— Что?!.. От кого?
— От всех замученных и сожженных! — возопил Творимир, и сильно ударил клинком по лицу охранника.
Тот, заливаясь кровью, пал под копыта.
Двор тут же огласился воплями:
— Измена!.. Наших бьют!.. А-А-А!!!
С деревянных галерей свистнули стрелы — несколько крестьян пали, но остальные, гневно рыча, уже мчались по лестницам, сметали тех, кто попадались на пути…
Дальше начался сущий хаос. Здесь было множество дверей, окон и лесенок. И в каждую из этих дверей кто-нибудь вбегал, кто-нибудь выбегал. Окна часто бились и из них вываливались порубленные тела. По лестницам взбегали и сбегали. Кого-то куда-то тащили, кто-то вопил, кто-то безумно хохотал.
Вот через двор протащили совершенно голую женщину — должно быть, одну из "монашек"…
Творимир медленно, бесцельно куда-то брел. Вдруг на него бросились два воина. Завязалась стремительная, ожесточенная схватка, Творимир одержал победу…
И до самого вечера, все кричали что-то и кого-то били. Туда-сюда бегали. К вечеру, вроде успокоилось…
Во двор выводили монашек. Выстраивали их рядами. Монашки были перепуганы, но некоторые соблазнительно улыбались, и задирали рясы…
— Ну, что с ними дальше делать? — спрашивали у Творимира крестьяне.
— Отпустите их… — молвил Творимир, и тут натянутой тетивой замер.
Среди монашек была Анна. Ее лицо немного отличалось от лица той, сожженной Анны, и все же — это было именно ее лицо. Она, сильно бледная, стояла чуть поодаль, и не смела поднять взгляд.
Творимир, не чувствуя ног, шагнул к ней. Покачнулся. Прерывисто прошептал:
— Я знал… планета вновь породит тебя… раз жив я — жива и ты…
Она прошептала едва слышно, тепло:
— Что вам угодно?
— Что мне угодно? — прошептал Творимир — он задумался. — Ну, помнишь меня?..
Она быстро взглянула на него. В глазах ее не было испуга, но согревало ясное, теплое чувство. Она ответила тихо:
— Я не помню, но вам виднее…
— Черт! Ну, раз ты жива — мы такое устроим! Мы сметем всех этих бандитов…
— Что вы такое говорите? Не надо никого сметать. Ведь смятенья — это боль. А боли кругом итак много. Любить друг друга надо…
— Любить?! Да слышал, как здесь монашки любят! Особенно тех, у кого кошель потолще.
Щеки Анны залились багрянцем, она прошептала смущенно:
— Не говорите так, пожалуйста. Это святое место…
— Святое?! Да ты что, дитя малое?! Не видишь ничего?!
— Бог наш, Всесвят, всех учил детьми малыми быть. И обиды прощать, и в смирении жить.
— В смирении! — фыркнул Творимир. — Как ты здесь оказалась?!
— Меня подкинули. Добрые монашки меня выходили, воспитали. Ведь здесь есть очень благочестивые монашки.
— И что — не принуждали, ну ты понимаешь… для пополнения казны…
Щеки Анны залились еще большим багрянцем — она тепло шептала:
— Кое-кто на меня кричал, не кормили, не поили… Но я не соглашалась… Ведь это очень греховно… Но я, как и некоторые, тяжелую работу выполняла — тяжести таскала…
— Так что же ты здесь прозябала?
— Я не прозябала. Я жила. Здесь святое место. Здесь очень хорошо. Разве не чувствуете — воздух светом дышит…
— Да что ж с тобой такое?! Какое такое святое место? Обычный притон!
— Не говорите так. Не ругайтесь. Пожалуйста.