Спящие боги
Шрифт:
Крестьянин покачал головой, но, видя, что Творимира не переспорить, отступил.
Творимир провожал Бригена на стену, и спрашивал:
— А Землю еще помнишь?..
— Что?.. Какую Землю?..
— Бриген, Бриген — мне ты во всем можешь признаться. Вряд ли найдешь человека более близкого, чем я. У нас так много общего, мы даже любим одну и ту же…
Бриген метнул на него испепеляющий взгляд, прошипел:
— Ты меня сейчас отпускаешь, думаешь — добром за добром отплачу? Нет! Прямо так вот, открыто и заявляю — нет. Жди худшего! Что ж ты побледнел?.. Ну, давай — сбрось меня со стены, сила сейчас на твоей стороне.
— Не стану этого делать, но ты, все ж про Землю скажи.
— Ты все знаешь… Дьявол!.. Да — временами накатываются воспоминанья: страшный мир — гигантские дома, угрюмое небо; летающие в небе железные драконы… Так или иначе — мне тот мир отвратителен! Я хочу остаться здесь.
— Бриген, но ведь ты и этот мир сделаешь таким же!.. Твой город — Бригенград — он и есть воплощение всего самого мрачного.
— Я такой, какой есть. И я не могу себя изменить. Может, я страдаю, но это, черт! — не твое дело… А теперь — отпустишь меня?…
Они уже стояли на стене. Шагах в двухстах за нею, уминая поле, уже расползся обильный, многопалаточный лагерь. Оттуда неслись крики, там гарцевали на конях, воины ставили временные укрепления. На фоне гор, размытый расстояньем, нависал замок Бригена — оттуда подступали все новые и новые отряды…
— Иди! — вздохнул Творимир.
Уже приготовили доску с веревками. При приближении Бригена, крестьяне невольно замолкали, и трепетно гнули шеи.
Вот спустили. Горделиво подняв голову, Бриген устремился к своему лагерю.
Уже третий день продолжалась осада, за все это время не было ни одной атака, зато вражий лагерь неустанно разрастался. В монастыре росло напряжение — никто не смеялся, не улыбался. Все готовились к смерти. Лишь Анна, да еще несколько благочестивых монахинь старались подбодрить простодушным, совсем детским радушием…
А что касается старого Лорена, то единственные, кто видел его в эти дни, были несколько его подмастерьев. Они выбрали одну пристройку, и очень там были заняты; просили, чтобы их никто не отвлекал, и добавляли, что то, что они делают — на общее благо.
А в сумерках третьего дня спорхнул из неба почтовый голубь. Послание было предназначено Лорену, и, ознакомившись с ним, изобретатель сразу поспешил к Творимиру.
Предводитель этого стихийного восстания стоял на стене, и всем видом своим выражал полное отрешение.
— Все о монашке думаешь? — нахмурил седые брови Лорен.
— Да… — глухим голосом ответил Творимир.
— А зря. Она, по крайней мере, делом занята — за ранеными ухаживает. Можно сказать, не отходит от них. И о тебе не думает — некогда. Правильно, между прочим, делает… Я только что получил весть: собраны два больших повстанческих отряда. В каждом — более пяти тысяч человек. Они прилично вооружены, рвутся в бой. Они маршируют практически без останова, но будут здесь только на рассвете послезавтрашнего дня. А завтра — страшный для нас день. Враги тоже обо всем знают. Прежде они и не думали, что восстание примет такой угрожающий характер. Никогда еще, за всю историю, не было ничего подобного. Тут реальная возможность свержения власти… Хотя, никакой возможности и нет! Нам не выдержать завтрашней атаки. Силы осаждающих превышают наши в двадцать, а то и в тридцать раз. Также стало известно, что по дорогам продвигаются осадные машины, завтра они уже будут здесь… В эти дни, я и мои подмастерья создавали оболочку воздушного шара. Завтра, среди двора разведем большой костер — наполним шар жарким воздухом. Надо будет сделать достаточно большую корзину, но на это у нас есть плотники. Чтобы не погибнуть всем, нам придется оставить монастырь по воздуху. Что скажешь?
— Да… я согласен… только, раз уж мы начали… надо держаться до последнего…
— Да, конечно. Но, когда никакой надежды не останется, мы все-таки полетим.
— Хорошо… Начинайте делать корзину.
В ту ночь Творимир не смог заснуть — ни на минуту. Он то глядел на звезды, то прохаживался по двору, и все не было ему покоя. И встретил Анну — она, ухаживая за раненными, тоже давно не спала. Но она ничем не выдавала своей усталости.
И она прошептала тихо:
— Я слышала, завтра бой будет…
— Да…
— И ведь многие погибнут. — она осторожно взяла его руку своей прохладной ладошкой. — …Но зачем? Ты только посмотри, как дивна, спокойна эта ночь. Какая безмятежность, благодать в природе. Ну, почему же люди не могут жить так гармонично? Зачем все эти страдания, боль? Погляди — ведь все у нас уже есть — и мир, и время, и жизнь, и Любовь, и вся Вечность. Так зачем же причинять друг другу боль? Как так можно жить… — и тихая слеза страдания покатилась по ее гладкой щеке. — …Ты только взгляни на этот двор: как тихо и серебристо здесь. Но ведь завтра опять крики боли, удары… Для Человека — естественно Любить ближнего своего, на то он и Человек. Скажи, зачем это восстание…
— Для лучшей жизни…
— Но как же через насилие можно прийти к лучшей жизни?
— Я не знаю, не знаю. Наверное, от меня, как от героя, предводителя, требуются четкие речи, а вот я ничего не знаю, совсем запутался… И ты… вот гляжу я на тебя, и такую нежность, святость детскую вижу, что… так хочется защитить это от всего грубого, злого… Так много в этом мире зла. А ты такая хрупкая и возвышенная…
— Но ведь мы сами создаем мир, в котором живем.
— Знала бы ты, как права! Действительно… Иногда я сам об этом забываю, но — все, что мы видим — это порождения нашего сознания. Это живая планета… и все мрачное, что мы видим — это тоже в нас. Точнее — ты то уже избавилась от этого, через все прошла. А вот мне еще предстоит… Вот если бы я смог избавиться от какого-то тяжкого, грешного чувства в себе — завтра бы не было никакого боя. Ни крови, ни слез…
— Что ты такое говоришь… — шепнула она тихо, нежно.
— Но, должно быть, я — один из создателей, этого маленького, затерянного среди бесконечности мира… И ты, пожалуйста, прости меня, что в этом мире еще зло и боль… Прости, пожалуйста… я постараюсь исправиться… Ты только не гони меня…
— Что ты такое говоришь?.. Ни ты, ни я, никто либо вообще не может Богом назваться. Не в наших силах представить Бога… Может умереть Время, все миры могут в прах обратится, но Бог, который есть Любовь — он вечен. Мы в этом мире только миг; и все наши дела — короткий сполох. Мы можем воспламенить бесконечность, но и бесконечность, также как и время, в конце концов исчезнет. А Любовь останется.
— Ты так говоришь! Ты так уверена в этом.
— Конечно. Ведь Любовь движется всем мирозданием. Разве ты не чувствуешь это?..
— Ну, вот не во мне твоей уверенности. Мысли мечутся — идеи одну иную сметают.
— Но, Творимир, ты посмотри — как ночь тиха…
— Но вот ты прости меня, что завтра кровь будет литься. За всю боль прости. Милая, сестра моя Анна. Ты видишь меня всего, и, если я и сейчас говорю плохо, ты и за это прости. За все, что есть во мне плохого — прости. Если бы я мог тебя защитить от этого грубого, суетного мира!.. — и он пал перед ней на колени. — …И за эту театральность прости, и за пылкие, ненужные чувства прости…