Спящие боги
Шрифт:
— Да ты и впрямь — дитя малое.
— Если угодно — дитя. Только, исполните ли вы одну мою просьбу…
— Да хоть миллион просьб, черт тебя подери! — Творимир нервно рассмеялся.
— Не ругайтесь, пожалуйста.
— Не стану ругаться.
— Это еще не просьба. А просьба моя: не делайте больше никому больно. Живите в смирении…
— Что?.. Ну, этих шлю… монашек мы отпустим, черт с ними… ох, извини!.. Но смиряться, по домам разойтись?! Чтобы потом по одиночке схватили, в подземелья, на пытки тащили…
— Что вы такое страшное
— Ясно. Тебе с самого рожденья мозги запудрили.
— Нет. — ответила она тихим, ровным голосом. — Мне мозги не запудривали. Я умею ложь от правды отличить. То, что истина, тому я и верю. Сердце-то не обманешь…
— А-а-а! Истина! И что же истина? Всесвят?! Этот местный, добрый божок…
— Зачем вы так…
— Ну, извини, извини. Просто в последние дни много пережить довелось. Нервы на взводе. Извини. Но ты выслушай: вот ты веришь во Всесвята, веришь, что мир плоский, и за этими горами ничего нет. Так?!
— Может и есть. Я никогда об этом не задумывалась. Может, и есть иные миры, но нам сначала надо научиться друг друга Любить. Зачем нам иные миры, пока мы друг друга Любить не научились? А вера во Всесвята нас к этой Любви ведет…
— Вера не значит — Истина! Пока от этого Всесвята больше злобы, чем Любви…
— Злоба не от Всесвята, а от людей. Им удобно его именем прикрываться, и это хуже всего…
— Да что ты — думаешь я поверю во Всесвята?! Да никогда!.. А вот я тебе скажу, что существует огромное количество миров, и практически в каждой цивилизации, на начальном отрезке развития являются некие религиозные представления. Сначала поклоняются божествам ручьев, пней, потом — океана, неба, подземного царства. Любая религия — форма рабства. Наследие животного…
— Муравьи строят города-муравейники, но ни у каких животных нет религии.
— Их счастье!.. Они просто не задумываются о смерти…
— А мы вечное предчувствуем. На то мы и Люди.
— Ну, ладно — верь в своего Всесвята. Но какая польза от твоего смирения?.. Что — всем по монастырям сидеть, молиться?.. А всякие подлецы… извини… на этом смирении наживаться будут?!.. На то и придумали Всесвята… Это уже и у нас на Земле было. Вот гляжу на тебя, как на дитя малое…
Творимир говорил уже без злобы. Повторил:
— … Ты, как дитя малое… хорошо с тобою рядом… Но мы… мы все равно будем… биться с этими… на них нужна управа… И о боли — ты не говори… Если мы бороться не станем — они нас…
Он не договорил — просто махнул рукою.
Монашек не гнали. Те, кто хотел остаться — оставались. И оставались только те, кто искренне Верил, и не участвовал в прежней, греховной коловерти. Иные же, не хотели оставаться с "грязными крестьянами" — виляя задами, спешили в Бригенград, где надеялись пригреться у своих богатых клиентов.
Конечно, Анна осталась…
Глава 11
"Монастырь"
Навалилась полночь. Театрально-огромная, одноглазая Луна нависла над монастырем — внимательно следила за происходящим внизу.
А в монастыре не спали — готовились к обороне: подымали на стены котлы со смолой, выгребали из старых, запыленных хранилищ изъеденное ржавчиной оружие. По сияющей серебром дороге шли к монастырю одинокие или сбившиеся небольшими группами крестьяне — они уже знали о восстании, и собирались примкнуть…
В последние часы Творимир только и делал, что отдавал приказания, перебегал из одной части монастыря в другую, а ему совсем не хотелось этого делать… хотелось остаться наедине с Анной, поговорить, попытаться разубедить в наивной вере во Всесвята. И старый Лорен заметил это — он предложил Творимиру остаться за главного, и Творимир согласился — сам бросился на поиски Анны.
Она сидела на скамеечке возле ворот, и задумчиво глядела в звездное небо.
— Пойдем, пройдемся. — шепнул Творимир.
— Пойдем. Здесь очень хорошие поля.
И вот монастырь остался позади, и идут они по мерцающему росинками полю — словно по звездному небу.
— И что, неужели ничего не помнишь? — неожиданно спросил Творимир.
— Что именно?
— Сожжение свое.
— Меня не сжигали… Во всяком случае, я не помню…
— Ладно, не помнишь, и черт с тобой! Ну, что же ты так холодна?.. Ну, обними, поцелуй меня.
— Нет. — тихо ответила она. — Я люблю тебя как брата. А ты хочешь… Нет — это не хорошо… Ты погляди, как ночь тиха. И не надо в этой ночи никаких бурь.
Некоторое время шли в молчании, и все это время Творимир чувствовал нарастающее раздражение. И вдруг не сдержался — налетел сзади на Анну, схватил ее за плечи, и резко развернул к себе.
— Что ты? — спросила она, и одарила его ясным, совсем детским взглядом.
Творимир пытался перебороть смущение — потому говорил намеренно резко:
— А то! Знаю я все эти религии! Они заставляют человека перебарывать естественные, и Прекрасные устремления. Ну, вот скажи, почему в прошлом воплощении ты сразу отдалась мне, а сейчас жмешься?.. Кому от этого легче — мне, тебе, Всесвяту? Что Всесвяту прибавиться, если ты сейчас сдержишься… И вообще — какая глупость — сдерживаться. Соитие зло — оскопись; еда зло — вырежи себе желудок; внешние образы зло — выколи себе глаза! Что еще — думать зло?! Ну, так — просверли себе в черепе дырку! Бред все это!..
— Зачем?.. — прошептала она тихо. — …Ты почувствуй, как ночь тиха…
— Да не нужно мне это! — раздраженно крикнул Творимир.
Он чувствовал сильную жажду наслаждений, и уже не мог остановиться. В висках бахала раскаленная кровь, в глазах темнело. Говорил он прерывисто:
— Какой смысл в этих тихих «благочестивых» прогулках? Мы можем испытывать чувства куда более сильные, ни с чем несравнимые. Ну, вон видишь плоский камень, он мхом покрыт — на нем сидеть удобно.
— Да…