Среда обитания
Шрифт:
– Сейчас одна надежда - опросить всех соседей, не видали ли кого чужого, - сказал Корнилов.
– Я еще пройдусь по саду и поеду в управление. А ты с людьми беседуй, пока на работу не разъехались. Никого не пропусти.
– Вы считаете, что это не Аристарх поработал? Кто-то другой?
– Бугаев с сомнением смотрел на обгорелый дом. Подполковник промолчал, Семен покрутил головой и, вздохнув, пошел через кусты к соседям.
"Нет, это не Платонов, - думал Игорь Васильевич, внимательно, штакетину за штакетиной, осматривая забор.
– Он свое уже взял. Хотел бы поджечь - поджог бы вчера. А возвращаться сюда, после того как тебя милиция задержала... Надо решительным человеком быть. А вся его решительность - одна видимость: четыре морщины на лбу да волевой подбородок".
Осмотр ничего нового Корнилову не дал. Повсюду: на траве, в кустах, на заборе - валялось столько всякого хлама - каких-то тряпок, полуобгорелой бумаги, старых корзинок, обуглившейся мебели, что поиски здесь следов преступника теряли всякий смысл. "Бедлам какой-то, раздражаясь оттого, что ничего не сумел прояснить, думал подполковник.
– С чем приехали, с тем и уезжаете, товарищ начальник. Что о вас районные милиционеры подумают?" Он сел в машину и сразу же набрал номер управления. Ответил Белянчиков, которого подполковник, узнав о пожаре, посылал на квартиру Платонова.
– Ну как там наш инженер?
– спросил Корнилов.
– Написал сочинение?
– Платонов дома не ночевал, - доложил майор.
– Соседи видели, как он поздно вечером погрузил в машину чемодан и уехал.
– Этого еще не хватало!
– вырвалось у Корнилова.
– Розыск объявили?
– Объявили. В доме дежурит Степанов.
"Ну и ну! Ну и Аристарх!
– раздражаясь все больше и больше, думал Игорь Васильевич.
– Преподнес сюрприз. На что ж он надеется?! Удрал и все свои любимые иконы оставил!" Корнилов вдруг заулыбался. Шофер покосился на него с тревогой.
– Ничего, Саша, ничего. С ума я не сошел, - продолжая улыбаться, успокоил его Корнилов.
– Вспомнил я этого Аристарха. Никуда он не убежит, миленький.
– Подполковник посмотрел на часы. Было половина десятого. Он снова набрал номер Белянчикова.
– Ты, Юрий Евгеньевич, пропуск Платонову все же закажи.
Когда они подъезжали к Главному управлению, Игорь Васильевич попросил шофера:
– Заверни, Саша, на Каляева, к автомобильной стоянке.
Красные "Жигули" Аристарха Антоновича, забрызганные подсыхающей грязью, красовались в сторонке. Корнилов удовлетворенно хмыкнул.
Платонов, понурясь, сидел в приемной. Увидев Корнилова, Аристарх Антонович встал, поздоровался, чуть наклонив голову.
– Здравствуйте, товарищ Платонов.
– Игорь Васильевич скосился на его ботинки - они тоже были в грязи.
– Через две минуты я вас приму.
В кабинете, усевшись за стол, Корнилов пробежал сводку происшествий за сутки и, включив селектор, сказал секретарю:
– Варвара Никитична, пусть зайдет гражданин Платонов.
Лицо у Аристарха Антоновича было измученным, отечным. Под глазами залегли густые сине-зеленые тени. От вчерашней фанаберии и следа не осталось.
– Не выспались, Аристарх Антонович?
– Какой уж тут сон...
– Далеко ли ездили?
– Никуда не ездил.
Корнилов снял трубку с телефонного аппарата. Набрал номер Белянчикова.
– Снимите пост на Зверинской у дома тридцать три. Пусть Степанов возвращается в управление.
Посмотрел внимательно на Аристарха Антоновича. Платонов отвел глаза.
– Вы знаете, гражданин Платонов, - жестко сказал подполковник, - дела ваши очень плохи. Очень.
– Но объяснение я принес.
– Аристарх Антонович испуганно посмотрел на Корнилова.
– Как договорились. Я все написал...
– Сегодня ночью сгорел дом Барабанщикова. Не просто сгорел - его подожгли. Мы подумали: qui prodest? Вы человек ученый, латынь, наверное, понимаете?
– Нет, - мотнул головой Аристарх Антонович.
– Что же вы так? А говорили мне вчера, что кандидат наук. Мы, кстати, проверили - никакой вы не кандидат. Не защитились. А теперь вас другая защита ожидает. Qui prodest - значит: "Кому выгодно?"
Платонов не шелохнулся. Сидел бледный как полотно, ожидая, что еще скажет подполковник.
– Мы решили, что в первую очередь это выгодно вам. Приехали на Зверинскую, а вас нету дома. И соседи говорят - не ночевал. Машина у вас грязная, ботинки тоже... Что прикажете думать? Там, в Парголове, на Озерной, грязи хватает.
Платонов инстинктивно посмотрел на свои ноГи.
– А ведь вы, Аристарх Антонович, давали подписку о невыезде. И говорили мне хорошие слова об интеллигентности. Вы знаете, что по моему, милицейскому, разумению отличает человека интеллигентного? Чувство порядочности.
– Корнилов смотрел, как розовеют большие, чуть оттопыренные уши Платонова.
– То, что вы написали, я сейчас даже и смотреть не буду. Чтобы не ставить вас в неловкое положение. Мы вас задерживаем. По закону имеем право на семьдесят два часа. До того, как предъявлено обвинение. А новое объяснение я хотел бы получить от вас через час. Успеете?
Платонов кивнул.
Когда его увели, Корнилов вызвал секретаршу:
– От Бугаева нет сообщения?
– Нет, Игорь Васильевич.
– Тогда попроси зайти Белянчикова.
Вся история с погибшим в Орлинской церкви мужчиной получила неожиданный и зловещий поворот. Вначале Игорю Васильевичу казалось, что достаточно найти точки соприкосновения Николая Михайловича Рожкина, убитого из найденного у Барабанщикова пистолета, и самого Барабанщикова, как все станет ясно. Отыщутся скрытые пружины убийства, найдутся люди, знавшие обоих, скрестятся интересы. Но обернулось все по-иному. Существовал еще один человек, решительный и осторожный одновременно, и потому вдвойне опасный, человек, которому не хотелось, чтобы милиция обыскивала дом Барабанщикова, копалась в его вещах. А может быть, это какой-нибудь маньяк или проходимец вроде Аристарха Антоновича? Человек, который решил уничтожить коллекцию погибшего? Чтобы не досталась ни государству, ни родственникам. Решился ведь Платонов залезть в чужой дом за иконами. Корнилов посмотрел на часы - приближался полдень. Подполковнику не терпелось поскорее узнать, что выходил в Парголове Бугаев, хотя он и подозревал, что никакой сенсационной информации капитан не привезет. Все там проделано опытной рукой.
– Ну что? Пишет ученый?
– спросил Игорь Васильевич у Белянчикова, когда тот вошел в кабинет.
– Пишет. Почерк, я вам скажу, у него каллиграфический. Нам бы его на полставки протоколы оформлять.
– А по мне, так следовало ему в колонии месяцев шесть стенгазету выпускать "Солнце всходит и заходит", - проворчал Корнилов.
– Только ничего ему не будет. Скорее всего он действительно свои иконы с Озерной унес.
– Чьи бы ни были, а выходит, что он их спас, - сказал Юрий Евгеньевич.
– Сгорели бы они за милую душу.