Среда обитания
Шрифт:
...
– У него дома в шкафу довоенное собрание сочинений Толстого стоит, все девяносто томов. Представляешь?
– Николай Николаевич осекся и с укором сказал: - Да ты никак спишь, милиционер? А я распинаюсь...
– Не сплю, Николай Николаевич, - улыбнулся Корнилов.
– Слушаю тебя внимательно.
– Слушаешь!
– недовольно проворчал Новицкий.
– Я тебе про такого интересного старикана рассказываю, а ты... Спит, окаянный. Ну о чем я сейчас говорил?
– Про Толстого.
– Про какого Толстого? Про Льва, Федора, Алексея Николаевича или Алексея Константиновича?
– Про Константиновича, - схитрил Корнилов.
– Ладно, суду все ясно; зуб золотой, сапоги "Джимм" - два года! Продолжай спать.
– Это откуда ты про сапоги "Джимм" знаешь?
– Тебе не понять! Ты никогда шпаной не был.
– А ты был?
– Был. Василеостровским шпаненком. А стал знаменитым художником.
Встречаясь друг с другом, они любили вот так попикироваться, поддразнить друг друга, скрывая за этим грубоватым поддразниванием искреннюю теплоту отношений.
– Честно говоря, я Алексея Константиновича больше всех из Толстых люблю, - сказал Новицкий.
– Понимаю, Лев Николаевич - титан, глыба, но чувству не прикажешь... Алексею же Константиновичу я одного только простить не могу - как это он написал про Россию: "Страна у нас богатая, порядку только нет"?
– Что, разве неправильно?
– В том-то и дело, что неправильно! Ведь не об этом порядке в летописи шла речь!
– серьезно сказал Новицкий.
– Когда князь Гостомысл умер, порядка в наследовании не было. Сыновей у него не было! Вот и обратились к славянским князьям с острова Рюген, которые были женаты на Гостомысловых дочках, - приходите княжить, страна у нас богатая, а наследовать престол некому. А вы, дескать, Гостомыслу родня, раз на его дочерях женаты. Интересно?
– Интересно, - согласился подполковник.
– Это ты сам придумал или прочитал где?
– Прочитал. Ты что ж думаешь, я только холсты мажу да водку пью?
Корнилов знал, что Новицкий пил мало. Ссылался на язву, но Игорь Васильевич подозревал, что это просто удобный повод лишний раз отказаться от выпивки. Он и сам при случае ссылался на больные почки.
– Ты, кстати, этюды собирался писать, - спросил он.
– Я портрет Баланина сделал. Пастелью. Ему и подарил. Характерный дед. Я к нему на неделю скоро приеду.
"Эх, - подумал Игорь Васильевич, - счастливый человек. Понравилось ему у старика, приедет на неделю. Рыбу половит, этюдами займется. Да и грибы, наверное, пошли. А мне - утречком к девяти, а когда домой, никто не знает.
– И он снова подумал о Новорусском: - Жаль, что я не видел его. Трудно рассуждать о действиях человека, ни разу не посмотрев ему в глаза. Как только это сделать потактичнее?"
– Игорь Васильевич, а как зовут этого горе-коллекционера икон? спросил вдруг Новицкий.
– Аристарх Антонович Платонов.
– Аристарх, Аристарх...
– задумчиво повторил Новицкий.
– Редкое имя. И красивое. Я знаю несколько серьезных коллекционеров, но про Аристарха не слыхал. И что, у него хорошая коллекция?
– Иконами вся квартира увешана, а хорошая или нет - какой я ценитель!
– Это ты брось! Каждый человек с мало-мальски развитым художественным вкусом отличит подделку от произведения искусства.
– И милиционер?
– хитро усмехнулся Игорь Васильевич, но художник не заметил его усмешки и сказал серьезно:
– В вашем министерстве даже студия художественная есть. Я года три назад на выставке побывал - очень неплохие работы видел. Молодцы милиционеры.
– Он задумался на мгновение и тут же, словно вспомнив о давно мучившем его вопросе, спросил:
– Послушай, Игорь Васильевич, а как же так получается - этот Аристарх, ценитель прекрасного - и вдруг в чужой дом залез?
– Об этом тебя бы следовало спросить.
– Нет, правда. Кажется, взаимоисключающие начала: тяга к прекрасному и безнравственные поступки?!
– Если бы знать, на чем основана эта тяга к прекрасному, - задумчиво сказал подполковник.
– А то ведь и так бывает - один гонится за модой его тщеславие одолело, другой решил, что так удобнее свои капиталы прирастить, третий вообще "коллекционирует" все, что плохо лежит. А еще скажу я тебе, Николай Николаевич, ты только не осуждай меня за примитивизм, эстетическое развитие не может восполнить пробелы в нравственном воспитании. А у нас часто пытаются одно другим подменить. Художественная самодеятельность, кружки по интересам. Каких только студий для молодежи не организуют и считают, что этого достаточно, чтобы выросли хорошие, честные люди. Нет, дорогой товарищ художник. Этого мало. Помнишь автомобильное дело? Один из участников шайки был мастер спорта. А девица...
– как ее звали?!
– Он на секунду задумался.
– Лаврова! Помогала фальшивые документы готовить. А в свободное время пела в ансамбле.
– Это ж капля в море! Единицы!
– Я и не говорю, что таких людей много. Но есть! Несколько лет назад обокрали музыкальный магазин в пригороде. Так ворами оказались подростки из самодеятельного джаза при Доме культуры.
– Корнилов покосился на Николая Николаевича и спросил: - Что молчишь? Не нравится тебе моя доморощенная теория? Ну вот. И начальству моему не нравится. Говорят, что я недооцениваю роль эстетического воспитания в формировании коммунистической нравственности. А откуда возьмется эта нравственность, если парня дома не воспитали? С самого раннего детства. Если он в школе слышит одно, а дома другое. А еще хуже - когда слышит одно, а видит другое. Отец ему говорит - воровать нельзя, а сам по вечерам собирает цветной телевизор из ворованных деталей.
– Он в сердцах хлопнул кулаком по колену.
– Ладно! Разговорился я.
– Да уж, редкий случай, - засмеялся Новицкий.
– Из тебя обычно слова клещами не вытянешь. Значит, по-твоему, этого Аристарха в детстве плохо воспитывали?
– Все сложнее, все сложнее, - сказал Корнилов, отрешенно вглядываясь в раскинувшееся вдоль дороги поле с голубой каймою леса на горизонте. Два трактора пахали землю. В огороде у одинокого домика девочка в красном платье жгла картофельную ботву. Неожиданно подполковник повернулся к Новицкому.
– Знаешь, мне о человеке много говорят детали. Не слова, не характеристики. Не лицо, хотя я считаю, что в теории Ломброзо много верного. А вот незначительная деталь может вдруг открыть самое сокровенное в человеке. Самое характерное, самое глубинное. Особенно, если человек в это время наедине сам с собой. Возьмем того же Платонова. Мне наш инспектор рассказал. Когда Аристарх залез в дом к Барабанщикову, снял со стены и положил в "дипломат" иконы, то огляделся, открыл бар, выпил стакан коньяка. Лежали в баре сигареты американские. Он и эти сигареты взял. Есть за этим характер?