Средина. Том 1
Шрифт:
Осударь неспешно поднялся с лежака юноши и почти коснувшись свода юрты своей чубатой головой, разминая спину, шевельнул мощными плечами так, что взыграли под сукном кирейки натянутые, точно веревки мышцы.
— Бесы, — устало откликнулся Яробор Живко, проведя перстами по бархатистой материи колпака осударя, по краю отделанного широкой золотой полосой и украшенной белым жемчугом, положенного им на лежак. — Это создание оное придумано и сотворено Богом Першим лишь для одной цели, присматривать за интересующим его объектом. И бесы не относятся к духам, потому как они вообще иные в физическом понимании создания… И как всегда люди ошибаются, приписывая бесам отрицательные качества, такие как сбивать человека с прямой дороги, совращать души к Кривде и злу… ибо зла. — Юноша
— И получать от этих действ радость, — дополнил прерывистую речь мальчика Волег Колояр, повернув в его сторону голову и мягко ему улыбнувшись. — Ты такой сияющий Яробор Живко… Порой горишь весь, и тогда кажется, что у тебя золотая кожа. Пред тем как мы нашли тебя подле Белой горы, Тамир-агы приснился сон, и Деды велели ему спешно идти к озеру Аккул, и найти там алтын болы… золотое чадо. Алтын болы, — повторил вновь осударь, не сводя пристально, нежного взора с лица юноши. — Вместо алтын болы мы нашли тебя, спрятанного в камнях. — Ты, Яробор Живко, так чудной… Тебе внезапно становилось худо, и ты полыхал аки в огне. А после в доли мига жар спадал, выравнивалось дыхание, точно кто-то тебя пред тем поил снадобьем, или читал обережные заговоры… И это явно была не помощь нашего Тамир-агы.
Волег Колояр замолчал, и все еще изучающе оглядывая мальчика, наново приметил зримое смаглое сияние окутывающее его голову, порой токмо мерцающее… а иноредь вельми густо горящее. Полог, скрывающий проход в юрту, нежданно пошел мягкой рябью, а после стал степенно, скручиваясь, подниматься ввысь тем самым впуская в полутемное помещение яркий дневной свет. Тамир-агы, или шаман, как теперь ведал Яробор Живко, скрутив завесу и укрепив ее над входом, недовольно дыхнул в сторону осударя:
— Алтын болы покушати кажете, — и слегка приклонив голову, вступил внутрь юрты, не сводя внимательного взгляда с осударя. — Волег-агы алтын болы, — вновь начал старик.
Однако Волег Колояр резко взметнул правой рукой, и точно прочертив в воздухе сизо-серую рассеивающуюся дымную полосу, властно откликнулся:
— Говори при мальчике по нашему. Он не знает язык кыызов. Я же о том просил тебя, Тамир-агы. Также как и при Айсулу. Надобно, чтобы моя дщерша умела говорить на обоих языках, так как они оба ей родные. — Осударь широко улыбнулся и поясняючи для юноши молвил, — Айсулу дочь моей младшей сестры, она тоже из нашего рода влекосилов, а отец ее был кыыз.
— То-то я глянул, — чуть слышно протянул Яробор Живко, и, сомкнув отяжелевшие веки, тягостно качнулся взад… вперед… от пережитого, услышанного, и верно обессилив от столь долгого сидения. — Она вроде и на белых похожа, — все же договорил он, — а почему у нее короткие волосы?
— Это еще не короткие, — похоже, откуда-то издалека долетел голос Волега Колояра и сиплое кряхтение старика шамана. — Ноне они уже отросли. Видел бы ты ее полгода назад, когда эти выродки взяли ее в полон, и обрили наголо… Избили, абы заставить меня сдать Беловод.
И тотчас яркой желтой волной света отозвался мозг юноши, возвращая его к действительности и тем полыханием не только отворяя очи, но и распрямляя спину, и скидывая вверх голову.
— Обрили… наголо… чтобы заставить, — едва зримо шевеля губами, произнес Яробор Живко и с неподдельным участием зыркнул на осударя, каковой на тот момент присел подле затухающего костра и принялся подбрасывать сушеный помет из боченка в огонь, да расталкивая, вспенивая останки углей короткой с загнутым концом кочергой.
— Патома…патома… сказывая, — вмешался ворчливо в толкование Тамир-агы и тихо покряхтывая направился к перевернутому и приткнутому к сундукам столу.
Шаман медленно подхватил его своими довольно крепкими руками, и, установив на ножки с иной стороны костра, принялся раскладывать округ стола жесткие подухи. А тем временем Айсулу внесла в юрту небольшой казанок. Она поместила его сверху на низкий треножник прямо над разгоревшимся огнем в костре да с интересом поглядывая на юношу, начала выставлять на стол широкие глиняные кувшины и мисы, разливая в последние из казана густую мясную похлебку.
Глава семнадцатая
Вежды задумчиво прошелся по залу, коснувшись подолом своего долгого, распашного, черного сакхи зеркальных его стен и тем самым вызвал на их глади ребристо-покатые волны, заструившиеся витиеватыми всплесками густо рдяного света, да медлительно вошедшими в поверхность самого свода. Ноне свод на удивление не являл свой положенный фиолетовый цвет, не был также прикрыт кучными облаками, он вообще потерял ровность и выгибался в серединке, покатой дугой, точно желая стать ближе к полу. И с тем изгибом перемещал по своему полотну насыщенно блистающие оттенки зекрого цвета, начиная от желтоватого, включая серо-зеленые, бледно-зеленые, сизо-зеленые, болотные и даже сине-зеленые. Цвета не просто насыщенно переливались, они еще перемещались по своду в разных направлениях, то справа налево… то наоборот… Создавая в самих стенах и полу и вовсе бесконечное, многогранное движение, от которого верно не только слепило очи, но и легко могла закружиться голова.
— Да… вельми сие неприятно, — наконец выдохнул Вежды, останавливая свою поступь и с нескрываемым сожалением поглядывая на сидящего в кресле Седми. — И мне очень жаль, мой милый малецык, что все недовольство Родителя принял на себя ты.
Седми приоткрыл дотоль сомкнутые очи и мягко просиял в сторону старшего брата. Рас был зримо напряжен, но в отличие от Димурга не утомлен. Вежды находившийся последние лета все время в состоянии тревоги, не только схуднул так, что, кажется, стал уже в плечах, но и ощутимо для себя потерял положенное всем Зиждителям золотое сияние. Не то, чтобы оно у Димурга иссякло, оно просто стало как-то скоро-скоро вибрировать. И вся эта вибрация являлась не только последствием того, что он сховал толкования свои и Седми, не только того, что скрывал информацию от Родителя и Отца, но и испытывал те самые блики видений, которые хоть и редко, но все же появлялись у Крушеца. Поколь данные блики видений ощущал один Вежды, так как именно на него передавал всю информацию бес, и он был самым близким по местонахождению и чувствительности к лучице. Поколь ни Седми, ни иные Боги ничего кроме и вовсе размытых проблесков не воспринимали. Впрочем, на те отблески обратил внимание и Перший, и Родитель. И так как информация о состоянии мальчика, и лучицы… истинная информация Вежды скрывалась, намедни Родитель прислал вместе с гамаюнами лоуч, который разрушил щиты установленные Богами на маковке. Посему не только в зале, но и во многих других помещениях, маковки теперь своды представляли то самое многоцветное движение зеленых оттенков. Поелику Родителем были посланы птицы гамаюн, осуществляющие общение с членами Атефской печищи, которые в свою очередь не подчинялись, и не контактировали с Димургами и Расами.
Прилет птиц гамаюн и смена декораций в помещениях окончательно убедила Вежды и Седми, что у Родителя догляд имелся на маковке, и не к ним, ни к мальчику на Земле тот никого не приставил. Наверно не ожидая обмана и сокрытия информации от старших сынов. После того, как гамаюны пульнули лоучем в своды маковки, и тем самым уничтожив щиты, скажем так, поставили на прослушку сами помещения, Родитель вызвал к себе в Отческие недра Седми.
Вежды удалось переправить Отекную, Огнеястру и Костоломку на туеске в соседнюю систему Горлян, на планету Синельку в капище. И это все до того, как лоуч встряхнув стены маковки, просочился снаружи постройки и наполнил сами своды, устанавливая связь на Отческие недра. И до того, как гамаюны запечатлели всех обитателей маковки и передали точную информацию Родителю. Трясце-не-всипухе все же пришлось предстать пред Родителем на доклад и передать свои умозаключения о состоянии здоровья самого Яробора Живко. Наверно потому как Родитель оказался достаточно сух со старшей бесицей-трясавиц и вызвал к себе в Отческие недра именно Седми, Вежды понял, что на него и вовсе гневаются.