Срезающий время
Шрифт:
— Иван Иванович, — тихо произнёс я, — ваши люди смогут без лишнего шума разобраться с караульным.
— Пока нареканий не было, — немного смутившись, ответил Полушкин.
— Тогда нам стоит кое-что обсудить и договориться об условных сигналах.
Около одиннадцати часов пополудни возле именья внебрачного сына Понятовского появился всадник с ярко рыжими усами и повязкой на глазу в сопровождении гружёного бутылками тарантаса.
— Здесь ли обосновался великовельможный пан Понятовский? — поинтересовался я, слезая с лошади.
— Как
— К нему в гости, холера ясна, прибыл пан Сигизмунд Жулиньский из Вильно.
Привратник скрылся за дверью, а спустя минут пять появился какой-то толстяк, опоясанный саблей, в сопровождении другого толстячка с бегающими глазками. Поприветствовав и представившись, я завязал разговор.
— Ещё в Варшаве до меня доходили слухи о необыкновенных способностях одного благородного шляхтича напиваться на славу и оставаться на ногах после гарнеца токая, и так как из всех друзей в столице не нашлось никого, кто был бы достоин сесть с ним за один стол, то он уехал сюда. В Краковской пивной это подтвердили, и до сих пор не проходит ни дня, когда о подвигах этого достойного человека ни сообщается в тостах. Я вот, сам не против пропустить бутылочку другую и подумал: а не приехать ли мне к нему и всё выяснить самому?
— Вот как… — Понятовкий икнул. — А ступай ка ты прочь! Ты видимо сам не знаешь, к кому пришёл.
— Ха, так я и думал, — поправляя тряпку на ящиках с зазвеневшими бутылками, — брехали всё про благородного шляхтича. Ни силы в нём нет, ни здоровья. Поворачивай Янык тарантас, да поехали обратно в Варшаву.
Понятовский сверил меня глазами с головы до ног и насмешливо сказал мне:
— Ты что ж, любезный! Вздумал шутить со мной? Посмотри на самого себя: ведь тебя можно скорее покласть в гроб, чем допустить до бутылок. Ни живота доброго ни носа красного, да и речи ведёшь, словно москаль какой-то.
— Осмелюсь доложить, великовельможный пан, — сказал я, — у нас в Вильно есть старая поговорка: не суди о женщине по чепцу, о коне по сбруе и о человеке по наружности. Вероятно, до слуха вашего дошло уже, что все мы, обитатели Вильно, с постоянным усердием следуем примеру, так блистательно подаваемому нам предками, когда за вытоптанный хмельник отсыпали плетей. Вижу по Вашей мудрости, знаете. Так вот, не хвастаясь пред остальными, — горделиво добавил я, — смело могу сказать, что во всём городе нет никого, кто бы решился помериться со мною за бутылкой. Да хоть на двести дукатов готов поспорить, — доставая из сумки деньги.
Тучность, заплывшие глаза, красный нос и багровые щёки вкупе с хриплым пропитым голосом выдавали в шляхтиче знатного выпивоху, действительно обладающего искусством пить, супротив которого шансов за застольем у меня не было. Кабы не свойства "чёртового ядра" со всевозможными отравлениями, я бы и не рискнул.
— Мы сейчас увидим, правду ли ты говоришь, — сказал Понятовский, не отводя глаз от толстой пачки талеров на развёрнутом платке, и приказал своему собутыльнику Качинскому принести свой любимый кубок, в который вмещалась почти пол кварты. — Ставлю столько же. Не боишься Сигизмунд деньжата проспорить? Небось, патент офицерский хотел купить?
— Хотел, да только на капитанский не хватает, — с вызовом произнёс я, — но сейчас мы это поправим.
Едва мои слова прозвучали, Понятовский сбросил на землю тряпку и, выхватив бутыль, ловко с помощью сабли избавился от пробки. Вино полилось в кубок как Замбези в Викторию — шумно, быстро и пенно; поляк налил его до самых краёв, выпил и передал мне.
— Ну, это не дурно, — оценил я поступок. — Впрочем, и для меня самого это пустяки, — наливая из новой бутылки и выпивая. — А вот сколько ты можешь выпить таких кубков?
— Сколько? — взревел шляхтич. — Да за каждый выпитый тобой, я выпью три. А ну! Стол и стулья сюда! Живо!
Вскоре во дворе появилось требуемое. С моего разрешения из тарантаса вытащили несколько ящиков, и попойка началась.
— Слушайте же, чтоб нам всем пропасть! — крикнул я тост, вываливая на землю пару ящиков с вином и поднимая кубок. — Слушайте шляхтичи! Я пью за здоровье великовельможного пана Понятовского, за его благородство и благородство собравшейся здесь шляхты! Чёрт возьми того, кто не подхватит мой тост!
Кубок переходил из рук в руки, Понятовский в точности исполнял сделанное им предложение, а между тем вокруг стола стали появляться зеваки. Как же, тут же одна шляхта собралась и повод что надо, да и с чёртом шутковать не стоит. Они как тараканы выползали из дома, хлева, конюшни, даже из леса появились двое. И наконец, я увидел, как свисающая лапа вековой ели стала совершать колебательные движения. Всё, время. Заложница найдена и в безопасности, а сейчас настало время поквитаться.
— Ох! Не могу больше, — тяжело дыша, произнёс я.
— Вильно, Вильно… Слабаки! — радостно заорал Понятовский. — Не пить толком не умеют, ни языка польского не знают! Я всегда говорил, что все рыжие — плуты.
— Держать в себе тяжело. Опоппотойду, — произнёс я, заплетаясь в буквах, — без меня не пить.
— Иди, иди, — распалялся великовельможный пан. — Курва! Только не здесь! За конюшню иди.
Зайдя за бревенчатый сруб, я услышал Полушкина.
— Все здесь. Двоих прижали на дороге и одного в конюшне. В землянке зажжённый фитиль оставили, прямо в руках покойного, будто курит. Вы на ногах то устоите?
— Куда ж я денусь, — поправляя брюки, произнёс я.
— Держите револьверы.
— Спасибо Иван Иванович, — прошептал я. — Кстати, старик-привратник и второй охранник. Я их не видел.
— Тимофей с братом в дом полезли, — рассеял мои сомнения поручик, — поэтому и не видели.
— Тогда начали.
Понятовский с компанией так и остались во дворе, ожидая развязки недавнего спора, в окружении пустых бутылок. Сам же он уже охотно рассуждал о стопке новеньких талеров, доставшихся хоть и не столь легко, как он предполагал вначале, но всё же и не с такой сложностью, как, например, при игре в картишки. Был момент, когда он даже попытался затянуть старую песню: "Всё, что отнято вражьей силою, саблею вернём", но куплет оборвался внезапно. Со второго этажа особняка вместе со стулом и частями оконной рамы вылетело стекло, а вслед за этими событиями высунулся старик-привратник с окровавленной головой и заорал: