Срезающий время

Борисов Алексей Николаевич

В отличие от демонстрации сенокосилки, публики в этот раз собралось гораздо больше. Оно и понятно: то был предпоказ для ограниченного круга лиц, сейчас же — рекламная акция. На мой беглый взгляд, из сотни оповещённых десятка два присутствовали. Даже акционеры некоторые приехали и привезли с собой "партикулярного журналиста" Киселёва, неоднократно печатавшегося в "Северной почте". К слову, именно он сообщил всей стране о "короле смоленского льна" Щепочкине, над финансами которого откровенно посмеялись Барсук и Змей, когда я приводил пример успешного ведения бизнеса по-честному.

Зрителей разместили у холма под полотняным навесом большого шатра, аккурат между походными печками, защищавшими публику от возможного дождя и холода таким образом, дабы сидевшие вторым или третьим рядом могли наблюдать за действиями без какого-либо ущерба, как в театре. Пока они усаживались,

я мысленно разделил их на две категории: первая — любители мероприятий, где можно провести время и отвлечься от повседневной обыденности; и вторая — следующая модному иностранному веянию, ищущая возможность разбогатеть при скудных капиталах на инвестициях. Замечу, что в Великобритании, общее количество держателей разнообразных облигаций составляло чуть ли не четверть миллиона и получали они по ним около восемнадцать миллионов фунтов прибыли. Мне интересны и те и другие, и чем больше возникнет пересудов, тем лучше.

Я вышел к собравшимися и стал ожидать тишины. Перед тем, как произнести вступительную речь, посмотрел по сторонам. Вообще местность здесь весьма своеобразна, и с первого же взгляда чувствуешь, как не похожа она на знакомый и близкий мне по духу крымский пейзаж предгорий с хвойными лесами и каменистыми полянами, где земля едва закрепилась и цепляется изо всех сил. Тем не менее, здесь есть чем любоваться и с чем сравнивать. Даже после того, как ее прибрала к рукам твёрдая воля крестьянина, она, повторяю, не утратила своего первоначального своеобразия. Грех потерять такую красоту.

— Позвольте представить, дамы и господа, — лесопилка нового поколения! — пафосно произнёс я, и по моей команде огромные ворота распахнулись.

Собравшиеся ничего не поняли, и мне показалось, что даже пробежал шепоток недовольства. Брови у некоторых были нахмурены, и придирчиво-сверлящий взгляд ждал любого промаха. Ещё бы! Отвлечь столь занятых людей и просить их проехать двадцать вёрст, дабы посмотреть, как мужики пилят бревно? Ну уж нет! Однако, когда спустя минуту вдруг раздался какой-то чавкающий звук и над крышей задымила труба, а ещё через пару с бешеной скоростью закрутились огромные дисковые пилы, публика замерла в предвкушении. За какие-то четверть часа десяток брёвен превратились в одинаковые брусья, и как только из липы выпилили шесть дюжин досок, раздались голоса восхищенья. Труба вскоре перестала дымить, чавкающий звук постепенно стал угасать, пока не прекратился полностью. Гости же, словно подхваченные порывом ветра, с возгласом: "это паровик!", ломанулись к лесопилке, дабы посмотреть всё своими глазами, задать вопросы и поделиться мнениями, а заодно и по возможности потрогать. И первый оказавшийся у станка мне показался необыкновенно знакомым. В облике Киселёва было много от неудачного телеведущего, сбежавшего в моём времени от кредиторов из Москвы в Киев. Такой же рассеянный и вечно задумчивый. Впечатление шутовской внешности, которая составляла его неотъемлемую принадлежность, достигалось уже тем, что претенциозная одежда "партикулярного журналиста" очень странно на нем сидела. Или, вернее, висела, где прилегая не на месте, где падая неправильными складками: что-то было неладно с его фигурой, неладно и спереди и сзади — позже, когда широкий плащ всё это скрыл, и стало не критично, я перестал обращать на это внимание. Но должен заметить, что едва запахло сенсацией, ни о какой неаккуратности, ни в его движениях, ни в манере держаться, не могло быть и речи. Скорее, напротив, в них выражалась предельная серьёзность, особенно в мимике и мелкой моторике. А оставшиеся важность и самодовольство, выставленные напоказ, вкупе с мрачноватой гордостью, свойственной самовлюблённым личностям, — всё это, вызывало во мне лёгкую улыбку. Всё же сходства с тёзкой из XXI века было слишком много. Стоя у станины лесопилки и небрежно стягивая перчатки с коротких пухлых пальцев, он строгими глазками с припухшими под ними мешочками озирал механизм. Неторопливо, то тут, то там испытующе-высокомерно задерживаясь то на вале, то на ремне, то на циркулярной пиле — и все это язвительно сжав губы и не говоря ни слова. Сложенные перчатки он с удивительной и, несомненно, привычной ловкостью зажал под мышкой, а затем, все так же молча оглядывая помещение, достал из курительного пенала трубку, бережно вытащил пинцетом тлеющий уголёк и, не глядя, прикурил от него. Глубоко затянувшись, он с вызывающей гримасой, широко раздвинув губы и тихонько постукивая носком башмака об станину, выпустил серую струйку дыма между редких зубов.

— Я собираюсь намедни опубликовать новую рукопись в "Северной почте", - негромко произнёс Киселёв. — И хотел бы испросить позволения написать о Вашей придумке. В заключительной части, разумеется.

— Не вижу препятствий, — ответил я. — Пишите. Только не курите здесь! Опилки, сухая древесина. Ни какие меры безопасности не помогут, если не соблюдать элементарные правила.

На лице Кисилёва промелькнула неприятная гримаса, однако трубку он загасил и продолжил задавать вопросы:

— В таком случае, не смогли бы Вы сообщить, на каких принципах и с какими характеристиками работает сей механизм? И причём тут "новое поколение", если это не тайна, конечно?

— Отнюдь, — твёрдо ответил я. — Принцип прост: элементарная механика и (я чуть было не ляпнул "термодинамика") паровая машина на основе работ гениального изобретателя Ползунова с доработками и улучшениями братьев Архиповых.

— Простите, кого? — с удивлением спросил Киселёв.

— Ивана Ползунова. Или Вы думали, что только один Уатт пытался усовершенствовать машину Ньюкомена? Спешу довести до вашего сведения, милостивый государь, что на Алтайских горных заводах и не такое придумывают.

— Вот уж не ожидал, — промямлил Киселёв.

— По поводу же характеристик, — продолжал я, — то за одну смену четыре сотни брёвен данная лесопилка способна переработать. Могла бы и больше, но…

— А что этому препятствует? — тут же задал вопрос Киселёв.

"А стоит ли рассказывать журналисту, — подумал я, — что любой механизм требует заботы и смазки, особенно паровая машина. И все эти золотники, цилиндр, штоки, шарниры тяг парораспределения ой как любят, когда за ними ухаживают. И каким образом благодарят, если маслёнка конденсационного типа, установленная на крышке золотниковой коробки, оказывается пустой. Нет, не стоит: отсутствует в его глазах интерес к механике, да и если быть откровенным, паровая установка из материалов начала XIX столетия имеет очень ограниченный ресурс непрерывной работы".

— Пила тупится, — соврал я в ответ. — Да и топливо для котла собрать требуется. Безотходное производство, знаете ли.

— Это как? — встрял в разговор кто-то из гостей.

— "Новое поколение", - словно эта фраза всё объясняла, произнёс я. — Опилки впоследствии прессуются и получившиеся пеллеты идут в топку.

— Насколько это выгодно? — вновь задал вопрос гость.

— Рентабельность практически нулевая, — ответил я. — При должном обеспечении всего процесса, на каждый вложенный рубль — семь копеек. Но для сохранения природных богатств на это можно пойти. Посмотрите, — указывая рукой под ноги, — эти опилки заменят собой целое дерево, например, вон тот дуб. И так каждый день, по одному спасённому дереву. Так что каждый решает сам для себя, оставит ли он будущему поколению величавую дубраву, или пеньки.

* * *

В начале третьей декады ноября в газете "Северная почта", в подразделе "Из Смоленска" вышла статья Киселёва, прочтя которую, я чуть не поверил в переселение душ. Если бы статьи журналиста сопоставить с супом, то пять шестых блюда являлось бы пустой и никому не интересной водой.

"… Преодолев приступы неуверенности и шквал удивления, вызванные отзывами по моей последней статье, я готов исполнить свое обещание, данное три месяца тому назад моему дорогому читателю. Вроде бы и расстались мы совсем недавно, но какое смятение, сколько волнений я претерпел за это время! Какое просветление осенило меня, позволив осознать мое собственное невежество по отношению к другим и к самому себе! Какой решительный и резкий переход от неуверенности к знанию! Теперь я свободен от беспокойства и внутренней дрожи, вызванных острой и порою незаслуженной критикой месье Б… Что ж, драма нашей пикировки подошла к подобию развязки, и события, отвлекавшие меня, дали мне передышку. Я вновь во всеоружии и готов дать бой! Однако позвольте мне собраться с мыслями. Позвольте совладать с собой, чтобы рука моя была тверда, когда я начну писать.

Только совсем недавно, каких-нибудь два столетия назад, благодаря человеческой изобретательности здесь, на окраине Поречского уезда стало возможно жить и хоть что-то сажать. А раньше тут была топь и глушь — настоящее комариное царство, где только мрачные ели, ползучие ивы да прочая искривленная и низкорослая древесная мелочь гляделась в стоячие воды болот. Не было никаких оснований предполагать, что едва придя в более или менее цивилизованный вид, на этом месте можно будет созерцать прорыв технической мысли русского человека. Мало кому из смертных довелось испытать столько эмоций, сколько выпало на мою долю. Итак, мой друг, я приступаю.