Срезающий время
Шрифт:
— А может, и яхты потопленной не было? — произнёс Змей.
— Яхта была, — Ёж подошёл к бочонку и зачерпнул ковшиком пиво, — её потопили на глазах Джона, только тела Марка никто не видел.
— Да, нехорошо получается… Но всё же, по гостю что решим? — напомнил Змей о своём вопросе.
— Добрые люди донесли, что в кирпичных домах производят какие-то предметы и сносятся в амбар, а это означает, — Ёж сделал глоток пива, — что рано или поздно ими станут торговать. Думаю, нам стоит получить свою долю и в следующий приезд гостя поставить перед ним этот вопрос.
— Поддерживаю! Поддерживаю!
Ноябрь десятого года, к моему сожалению, практически без боя быстро уступил права зиме, оставляя свои редуты, бастионы и капониры снежной вьюге и морозу. Теперь, что ни день, окрыленный бог Гелиос, облачённый в тонкую, колеблемую ветром тогу, нещадно гнал огненосную квадригу по небесным чертогам, стараясь как можно быстрее скрыться за горизонт. Его золотистые
Всегда чувствовал некий дискомфорт в это время года, а уж в сложившейся ситуации… Мои взаимоотношения с артефактом оставались в самом деле странными, в них ощущалось что-то неестественное, и они напоминали головоломку, которая попалась как-то на глаза и лежит, и никуда девается, наоборот — упорно и неразрешимо всё растёт и растёт. Бесчисленное количество ночей я провёл во снах под его влиянием, когда только звёздное небо было у меня перед глазами, и огромный серебристый шар посреди бесконечного космоса, и они манили меня к себе. Иногда, в такие минуты, мне хотелось взлететь. Шар выглядел очень натурально, я видел его металлический отсвет, эти блики полированного покрытия и мне казалось, что я уже возле него, приближаюсь всё ближе и ближе, но он не пускает меня, хотя деваться ему некуда. Я словно оказался связан по рукам и ногам и все мои попытки проходили впустую. Неприятные сны, хмарь с непогодой и чувство чего-то незавершённого буквально угнетали меня, заставляя смотреть на движения мира из-за стекла окна кабинета. И если бы нынешняя череда лениво упорядоченного времени домашнего сидения не предоставила мне возможность сосредоточиться на отложенных проектах и занятиях, то я бы просто сорвался и уехал куда-нибудь. К счастью, в этот промозглый день, аккурат после урока французского, меня навестил Ромашкин с супругой, и мы наконец-то засели за письменным столом, составляя план, где ещё совсем недавно я выписывал сложносочинённые предложения.
Один из таких проектов, обсуждаемых мною с Андреем Петровичем ещё в Туле, был связан с ликвидацией безграмотности. На первых порах в именье и соседних деревнях. Тогда наши акценты были расставлены на молодёжь мужского пола шести-четырнадцати лет, но с возникновением так сказать "военного поселения" из тридцати рекрутов, которые имели непонятный статус, фактически крепостных по купчей и одновременно, по казённым бумагам "мёртвых душ", утонувших при переправе, планы существенно изменились. Первоначальные знания счёта, азбуки и чтению по слогам им втолковывал одноногий фельдфебель, приставленный к делу по просьбе Полушкина. Худо-бедно, ветеран справлялся, а вот с расширенной программой обучения, полагаться на него уже не стоило. Фельдфебель просто не обладал нужными знаниями. Этим стал заниматься Ромашкин, неожиданно проявив способности к армейским дисциплинам, в особенности к теоретическим основам артиллерии, диверсионному и снайперскому делу. С детьми же всё пошло как по накатанному тракту, так как уже существовала основа заложенная Семечкиным, учившему детей помаленьку. Ещё к середине осени, в авральном режиме, наконец-то появилось помещение, где можно было осуществить нашу задумку. Школа возле рабочего общежития состояла из двух классных комнат с общей печью, со столовой и, размещаясь в одноэтажном кирпичном здании, была более чем скромна. По крайней мере, без мраморных балконов под надзором каменных львов у подъезда и паркета в залах, зато с хорошим освещением, оснащением для учёбы и тремя преподавателями из друзей Клауса Ивановича. Может, и не самыми лучшими педагогами (учителя из недоучившихся студентов те ещё наставники), зато не потерявшие веру в справедливое, лучшее и доброе, а эти качества для становления личности, по моему мнению, одни из самых главных. Иначе из-за парты выйдет просто грамотный циник. Надеюсь, они смогут донести до своих подопечных, как безгранично поприще деятельности человека: ведь едва он осознаёт своё бытие, едва почувствует свои силы, и ему, юному созданию мира, вся вселенная раскрывает свои сокровища и, покоряясь могуществу его мысли, снаряжает всеми орудиями, нужными ему для совершения подвига. И если, прислушиваясь к себе, ученик различает какой-то таинственный зов, манящий его подобно колокольчику феи, в туманную, неизведанную даль, — он словом, пером, кистью, резцом, звуками музыки вызывает из своей души новые миры, полные очарования и жизни. Он углубляется в природу, допытывается её тайн и раскрывает их людям, как когда-то Прометей, в живом знании. Вот, кого должен вырастить и воспитать настоящий учитель. Ведь он честным, бескорыстным трудом, благородным призрением личных выгод, готовностью самопожертвования
Не лишним будет сказать, что воспитание в семьях на заре девятнадцатого столетия было куда суровее века двадцать первого. Хмурые лица, резкие упреки, частое применение розог, постановки в угол, на горох голыми коленями в сочетании с авторитетностью Слова Божьего использовались не только в виде наказания за настоящие проступки, но и как полноценная система взращивания и укрепления всех детских добродетелей. Насколько это помогало, я не возьмусь судить, но то, что было эффективным, без сомнения. Как и во все времена, взрослые не терпели по отношению к детям равноправия. Но были и исключения. Например, семья Полушкиных. Иван Иванович прежде всего видел в сыне опору и воспитывал так, как ни один наидобрейший преподаватель: сначала объяснял, потом показывал, и лишь в случае повторяющейся неудачи наказывал. И будь у поручика дополнительная жизнь, подобный метод стал бы идеальным. В детстве мальчика учили только счету и письму, но он растерял полученные навыки, так как поупражняться в счете у него не было случаев, а грамотность он испортил, записывая на слух. Всё же фонетическая транскрипция и правила правописания должны усваиваться под постоянным надзором, чего у него априори быть не могло. Теперь же он приобретал известные навыки в письме, вся польза от которых состояла не только в том, что он заметно набил в этом деле руку, вместе с мальчишками из Абраменки переписывая наставления по маскировке, выживанию, охоте, стрельбе и всяким другим способам убийства; но и получая представление о новых дисциплинах. Как говорят педагоги, "два в одном": тут тебе и твёрдость руки и отложенные в голове нужные знания. Вообще, цифра два весьма популярна не только в оценке знаний. И если не отвлекаться на противоположности: Инь и Янь, Пракрити и Пуруша, Ки и Ан, то два пути ведут человека к его цели: путь понимания действительности и путь чувства окружающего мира, и благо ему, когда они сливаются в путь деятельности!
— Не стану ходить вокруг да около, — вставая из-за стола, сказал я. — Анна Викентьевна, был бы весьма признателен, если бы Вы взяли на себя шефство над обучением девочек. Их ровно дюжина от шести до девяти лет и воспитываются они в крестьянских семьях, а это означает, что на их труд рассчитывают родители. То есть занятия и самостоятельная подготовка должны проводиться на территории гимназии.
— Но там нет места! — возмутилась Ромашкина.
— Это так, — подтвердил я, — но я отчего-то уверен, что Вы что-нибудь придумаете. Здесь, — протягивая папку с бумагами, — мои соображения, бюджет и пожелания по развитию.
Анна Викентьевна взяла папку и после утвердительного кивка мужа раскрыла её. В верхнем углу, необычным шрифтом с наклоном вправо, как эпиграф присутствовала цитата: "… Всякий разговор о пользе женского образования и даже признание за женщиной юридических прав на образование останется пустым звуком, если не будет коренным образом изменено материальное и общественное положение женщины". То, что было написано далее, ввергло Анну в шок и спустя пять минут, она произнесла:
— Почему именно в Смоленске, а не в Каспле, к примеру?
— В принципе, для меня не столь важно, в каком губернском городе возникнет пансион. Это станет важно для обучающихся там девочек. Престиж, да и преподавателей станет легче приманить.
Анна Викентьева помолчала, опустив глаза. Казалось, что она колеблется между несколькими вещами, которые могла бы сказать в ответ, и все они настолько важны, что она никак не могла выбрать.
— А Вы подумали, Алексей Николаевич, что потом станет с воспитанницами? Они же вернутся сюда, в этот мир, где… — Анна попыталась найти подходящее слово, но оно так и не появилось.
— Когда Вы дочитаете до конца, — произнёс я, — то всё поймёте. Очень надеюсь, что Андрей Петрович поможет Вам советом.
— Я могу пригласить своих подруг из Петербурга? Екатерина Францевна и Наталья Андреевна испытывают некоторые затруднения сейчас, овдовели. Но я уверена, что они с удовольствием приедут по моей просьбе. И если всё, что здесь написано Вы собираетесь воплотить в жизнь, то лучших помощниц мне не найти.
— Действуйте Анна Викентьевна, — кивнув головой, сказал я. — Всё в Ваших руках.
Следующая наша встреча произошла уже в начале марта, и следить за исполнением договорённостей у меня не было возможности по причине отъезда. И так совпало, что разгребая скопившуюся на столе непрочитанную корреспонденцию, первым вскрытым документом было послание от Анны Викентьевны. Внимательно ознакомившись с отчётом, больше похожим на рассказ, я уже через два дня был в предместье Смоленска.
Новообретённое жилище представляло собой при свете дня старое обомшелое здание в стиле позднего ренессанса и начала классицизма с явным немецким душком. Чем руководствовались архитекторы при его проектировании, и какие мысли блуждали в их головах — узнать уже не предстояло возможным, так как, скорее всего, строили по одному проекту, а достраивали по совершенно другому. Однако на сегодняшний момент, оно полностью отвечало поставленным запросам: крепкое каменное здание со своей историей.