СССР
Шрифт:
Кузнецов издал странный звук, который завершился словами: «Даже кто безумен был».
Луценко вдруг развернулся к Тарасову:
– А ты ведь про очки не зря сказал. Думаешь, можно пользователей совсети потрясти?
– Ну, вариант.
– Вы о чем? – не выдержал Кузнецов.
– О конвертации ресурсов, – объяснил Тарасов.– У нас по сетьсовету сколько зарегистрировано?
– По совсети. Это у Иванова уточнять надо, у Ромы.
– Под сто сорок тысяч на начало месяца было, – сказал я. – Сейчас, с учетом динамики продаж, должно быть за сто шестьдесят.
– Вот. Даже если с них по десятке стрясти, уже полтора ляма получится. А это все ребята лояльные, они и больше с радостью дадут.
– На этом лояльность и кончится, – заметила Даша.
– Так это схему придумать надо, – назидательно сказал Луценко. – Не зря же Тарасов про очки-то.
– Еще и за пирамиду сядем, – простонал Кузнецов.
– Есть такой момент, – согласился я. – Но и зерно есть. Обдумать надо. Тем более что это за день не делается. А никто не понял, что на самом деле есть точно такая же тема, которая даст больше полутора лямов, причем без схем и гораздо быстрее?
Я оглядел совет. Совет напряженно размышлял.
– Алик, мы знаем, что ты самый умный, – сказал Кузнецов. – Не тяни кота за...
– В конце уже концов, Сергей Владимирович! – воскликнула Маргарита.
– За хвост, елки-палки, мне теперь жевать только, что ли? – возмутился Кузнецов.
– Ну, никто не догадался? – спросил я, глядя на Валенчука как самого опытного. – Где у нас есть платежеспособная масса, которая не то что может – должна ясак отдавать каждый месяц?
– Партвзносы, – сказала Даша, глядя в окно.
– Во-от, – протянул я.
Народ зашумел, переглядываясь. Кузнецов неподвижно смотрел в стол, потом медленно поднял голову и сказал:
– На монетах заместо герба. Какое у нас членство?
– Под сто тысяч что-то, – сказал Игорь.
– Как у нас тут считать принято? – спросил я. – Каждый десяткой скинется – уже миллион. А если полтинником...
– А если миллионом... – подхватил Кузнецов.
– Завидуешь. В общем, надо закон о партиях посмотреть – что мы можем и в каких целях, это я сам, конечно, – плюс материалы строгой отчетности. Даш, займешься? Даш.
– Это я сама, конечно.
Не то чтобы в зале повисла мертвая тишина, но пауза получилась выразительной. Я незаметно вздохнул и попросил:
– Даш, давай без, это самое...
– Ребят... – начал Кузнецов, но Даша, встряхнувшись, перебила:
– Всё-всё, я поняла. Недослышала сперва.
– Вот и хорошо. Тогда, значит...
Дальше я не услышал, потому что громко сказал:
– Приветствую, Мак Саныч, – жестами извинился перед советом и поспешно вышел в коридор.
Разговор вышел не слишком продолжительным, но небывало экспрессивным. Так что вернулся я потрепанным, злым и веселым. Меня напряженно ждали. Но заговорил я не сразу, сперва тщательно огладил костюм, потом аккуратно уселся за стол, потом сложил ручки. Не издевался, а пытался усадить себя на допустимый здесь и сейчас эмоциональный и лексический уровень.
– Ну, – не выдержал Кузнецов.
– Ага, сейчас. Значит, в целом все зашибись, плюс нюансы. То есть не то что новость хорошая – новость плохая, а нормально все в целом. Короче. Первое – я мудак. Ага. Второе – ты, Сергей Владимирыч, безответственный мудак. Да-да, это я мягко формулирую.
– Суперновости, – не выдержал Валенчук.
– Ага, – согласился я. – Третье. Ты, Сереж, еще и везучий мудак, ну или там очень убедительный. «Не знаю, что он там наговорил Мордюшенкову, но тот задристал жидким пол-Москвы и заразил этим жидким всех наших кураторов почти до верха. И теперь с ними очень удобно разговаривать». Конец цитаты. Короче, смысл такой, что к вечеру транши пойдут.
Маргарита невероятно звонко взвизгнула, мужики с облегчением выругались – вроде одинаково, одновременно и все, кроме Игоря, который задрал голову и прикрыл глаза. Даша смотрела в окно.
– Есть, в общем, ощущение, что пошла обратная команда. Теперь велено сделать вид, что все это было недоразумением, и быстренько отыграть назад.
– А передумают, – сказал Игорь, не открывая глаз.
– Могут. Поэтому Рычев сегодня еще займется оформлением гарантий, ну, каких возможно.
Кузнецов с силой выдохнул в кулаки и спросил:
– Так все, отбой воздушной тревоги?
– Не-а, – сказал я. – Теперь четвертое. Мы все тут рёхнутые Аники-воины и фигней маемся. Пятое. Велено маяться и дальше. В смысле, всё, о чем говорили, надо, как договаривались, посчитать, к концу недели собрать и изучить по трезвянке. Может пригодиться, еще раз конец цитаты.
– Аники, – фыркнула Маргарита.
– Всё? – спросил Кузнецов, так и не разжавший кулаков.
– Почти. Последнее. Леш, домик для Рычева готов?
– Да сто лет уже, я ж говорил, – подумав, возмутился Егоршев и тут же насторожился: – А чего?
– Да всё, переезжает он.
– Ни фига себе, – медленно сказал Баранов. – Типа, на ПМЖ?
– Типа. Давно ж обещал.
– Из Москвы увольняют?
– Экой ты пронзительный. Сам спроси.
Кузнецов разжал наконец кулаки и спросил, разглядывая пальцы:
– Когда?
– Через месяц. Хоть в отпуск нормально сходим,– сказал я.
И даже хихикнул, сообразив, что так и есть.
4
Очнулся...
Сплюнул...
«На какой мне черт
работать
за гроши
на их Советы хамьи?!»
Бравин некоторое время смотрел вслед Камалову, который почти перестал хромать и вообще смахивал наконец на здорового человека. Потом дал пару команд ребятам, чтобы не скучали, и пошел к Кузнецову.
Кузнецов явно только вышел из замысловатой беседы: пялился в случайный кусок пространства, постукивая пальцами по зубам. Игорю он не обрадовался, но и рожи корчить, как уже бывало, не стал: буркнул что-то в воротник, будем надеяться, заметку для памяти, а не ругательство, и пригласительно махнул рукой.