Сталин. По ту сторону добра и зла
Шрифт:
А Молотов... продолжал катиться вниз и 20 января 1949 года прислал Сталину письмо следующего содержания. «При голосовании в ЦК предложения об исключении из партии П.С. Жемчужиной, — писал он, — я воздержался, что признаю политически ошибочным. Заявляю, что, продумав этот вопрос, я голосую за это решение ЦК, которое отвечает интересам партии и государства и учит правильному пониманию коммунистической партийности. Кроме этого, признаю тяжелую вину, что вовремя не удержал Жемчужину, близкого мне человека, от ложных шагов и связей с антисоветскими еврейскими националистами, вроде Михоэлса».
Трудно сказать, в чем предательство собственной жены отвечало интересам государства и что такое
Что же касается письма отрекавшегося от любимой им (если он на самом деле любил ее) жены Молотова, то оно явилось отнюдь не криком души обманутого в своих лучших чувствах партийца, а стенаниями униженного и забитого человека.
В конце концов, Полину Жемчужину арестовали, а всем членам ЦК были разосланы материалы из ее дела, и те с удивлением узнали о том, что она не только враг народа, но и осквернительница брачного ложа. Вот уж воистину «если тебе изменила жена, то радуйся, что она изменила тебе, а не Отечеству!» Но Молотову радоваться было нечему. Как теперь выяснялось, жена изменила и ему, и Отечеству.
А вот что поведал уже после ареста Берии один из «сожителей» Жемчужиной: «С первого же дня ареста меня нещадно избивали по три-четыре раза в день и даже в выходные дни. Избивали резиновыми палками, били по половым органам... Прижигали меня горящими папиросами, обливали водой, приводили в чувство и снова били... От меня требовали, чтобы я сознался в том, что я сожительствовал с гражданкой Жемчужиной и что я шпион. Я не мог оклеветать женщину, ибо это ложь, и, кроме того, я импотент с рождения...»
Надо ли говорить, что после таких пыток не способный к детопроизводству мужчина готов был сознаться не только в нарушении седьмой заповеди. И как тут не вспомнить анекдот времен развитого социализма, в котором секретарь партийного комитета говорит одному из своих подчиненных, на неисполнение которым своих супружеских обязанностей ему пожаловалась его жена: «Да, ты импотент, но прежде всего ты коммунист!»
Приблизительно так ответит и сам Молотов на вопрос генерального секретаря компартии Израиля, почему он, не самый последний человек в партии, не боролся за жену.
— Именно потому, что я член Политбюро и был обязан подчиняться партийной дисциплине...
Ничего не скажешь, достойный ответ достойного человека, особенно если учесть, что он был дан... через два года после смерти Сталина. И тем не менее вбитый в Молотова Сталиным страх, по всей видимости, продолжал жить в каждой клеточке его тела. Потому он и ответил именно так, как ответил...
Что он чувствовал на самом деле? Наверное, все же то, что и должен чувствовать любой нормальный человек: ненависть к Сталину и жалость к любимой жене. Но единственное, на что он оказался способен, так это избавить ее от побоев и пыток. Сам он еще продолжал держаться на плаву, и повидавшие виды чекисты не спешили.
Жемчужину обвинили по печально знаменитой «пятьдесят восьмой» и отправили на пять лет в Кустанайскую область. Иногда Берия, явно издеваясь над «Вячеславом», снисходил до того, что, словно раскрывая страшную государственную тайну, шептал ему на ухо: «Полина жива!» И тот только благодарно кивал головой.
Впрочем, кто знает, возможно, он думал уже не о жене, а о том страшном для него дне, когда по воле своего приятеля будет отправлен в товарном вагоне куда-нибудь в Магадан. Дела его
Дело о «странном портрете» было спущено на тормозах, хотя при большом желании можно было обвинить Молотова в хранении карикатуры на товарища Сталина. Но никакого послабления это не означало, и когда в апреле 1950 года Сталин снова реорганизовал Бюро Совмина, Молотова в нем уже не было. Правда, он все еще оставался членом Политбюро и заместителем Сталина в правительстве. Но это ничего не значило. Сталин давно уже перестал его приглашать к себе на обеды, где собирались избранные, и не звонил. Верный заветам иезуитов, он знал, как добивать жертву, и эта неизвестность была для Молотова куда хуже любого приговора. Ведь каждый божий день он ложился спать и вставал только с одной мыслью: «Сегодня возьмут...» И как вспоминал один из его помощников: «В те времена на него было просто жалко смотреть...»
Да и как не жалеть, если Сталин однозначно утвердился в своем мнении, что его теперь уже бывший друг и соратник... американский шпион. И базу для основания своих подозрений он подвел прямо-таки убийственную. По его убеждению, Молотова не могли не завербовать только по той причине, что он, по его же собственным словам, как-то ехал из Нью-Йорка в Вашингтон. «Раз ехал, — рассуждал Сталин, — значит, у него там есть собственный салон-вагон. Как он мог его заиметь? Значит, он американский агент!»
Да что там говорить, здорово! Особенно если учесть, что свои собственные салон-вагоны, а чаще всего и собственные поезда имелись только у советских партийных бонз, а на загнивавшем Западе все было намного скромнее. Но якобы построенный Сталиным в отдельной стране социализм сыграл с вождем злую шутку. И каково же было, наверное, разочарование вождя, когда в ходе расследования спецслужбы никакого салон-вагона у Молотова не обнаружили.
Так что Берия все рассчитал правильно и вместе с Маленковым постарался помочь повисшему на самом краю пропасти Молотову в эту самую пропасть упасть. Но все доносы были напрасными. Сталин не дал арестовать Молотова, который уже считал свои последние часы на свободе. Почему? Вполне возможно, только потому, что арест и суд над вторым человеком в стране и партии мог вызвать законное недоумение во всем мире, и особенно в странах социалистического лагеря.
Хотя верится в подобную версию с трудом. Уж кто-кто, а Сталин мог себе позволить все, что угодно, и хваленая заграница проглотила бы в то время любую пилюлю и не поморщилась бы. Да и кто ей, по большому счету, был какой-то там Молотов!
Что же остается? Да, наверное, только то несказанное удовольствие, которое получал Сталин от страданий людей. А Молотов «страдал» ни много ни мало целых шесть лет, с 1946 по 1953 год. Все больше впадавший в старческий маразм Сталин и не думал оставлять его в покое. И 21 января 1953 года отбывавшая ссылку Полина Жемчужина снова была арестована. Теперь ее обвиняли не только в подготовке к измене Родине, а в самой измене. На ее счастье, Жемчужину все-таки не расстреляли, и после смерти Сталина сразу же привезли в Москву. И в тот такой радостный для Вячеслава Михайловича вечер его первыми поздравили все те, кто совсем еще недавно с нетерпением ожидал его конца.