Сталингранские сны
Шрифт:
Через головы собравшихся было видно, что бойцы батальона, не участвующие в импровизированном митинге, окончательно разбрелись, смешавшись с толпой беженцев. Кто-то уже дремал, положив на лицо каску, кто-то шарил в вещмешках и ранцах, разыскивая сухари или консервы, кто-то закуривали. Среди красноармейцев, обходя их, смешиваясь с ними, запросто двигались гражданские: женщины с детьми, старики, подростки с тюками, велосипедами, тележками, чемоданами, детскими колясками, используемыми для перевозки вещей.
Комиссар скрипнул зубами, снова заиграл пистолетом, собираясь с духом, чтобы обрушить на военнослужащих то ли команды для наведения порядка, то ли отборную брань.
И тут помначштаба схватил комиссара за рукав и потащил вниз с коляски. Он повернулся лицом на юг, сощурился, набрал в легкие липкий, горячий воздух, но чей-то срывающийся, истошный крик опередил его:
– Во-о-озду-ух!
Комиссар
– Во-о-озду-ух!
– повторился многоголосый крик сквозь нарастающий гул моторов.
Силуэты самолётов, поблескивая на солнце стёклами кабин как зеркалами, стремительно увеличились в размерах. Во все стороны от них клубились облака поднятой потоком воздуха пыли. Самолёты шли рассыпанным строем с юго-запада, со стороны Котельниково на высоте всего пяти-десяти метров над землёй, словно собирались вот-вот садиться. Натужный гул перегретых моторов превратился в рёв.
Бесформенная уже и так толпа беженцев, их платки, кепки, панамы, шляпы и шляпки, кули, рюкзаки, разноцветные чемоданы и котомки моментально стали раскатываться в разные стороны, как горох, рассыпанный по полу.
Однако многие беженцы просто с любопытством подняли головы, щурясь на солнце, прикладывая ко лбам ладони как козырьки. Постоянный гул в небе и пролёт над самыми головами разных самолётов, связных, гражданских и военных во время их пути по сальским степям к Аксаю стал достаточно привычным. Только люди, попавшие под бомбёжку ещё во время бегства из Белоруссии, Прибалтики и Украины понимали, что может произойти уже всего через несколько мгновений. Эти побежали в сторону от дороги, так же, как и солдаты, но не бросая однако чемоданы и тележки с вещами.
Бросить вещи, чаще всего означало лишиться их, потому что вькруг много было людей, не упускающих случая взять чужое. Никто не стал бы вмешиваться, если даже удастся увидеть чемодан в руках, молодого, сильного и наглого незнакомца. Милиция, народные дружинники, порядок, законность, порядочность и жалость остались в городах и на железнодорожных станциях глубоко в тылу, а ещё они остались в довоенном прошлом. Тогда инженер получал 1200 рублей в месяц зарплаты, огромные деньги, а хороший мужской костюм стоил всего 200 рублей. Тогда полковник РККА получал 2500 рублей, а полковние НКВД ещё больше, а великолепный мотоцикл ИЖ-7 стоил почти столько же. Тогда хлеб был уже не по карточкам или по бешенной цене на рынке, а продавался свободно, сколько хочешь и дешево. Времена НЭПа казались рабочим голодными, а царские времне нищими. Колхозник получал паспорт и ходил где хотел, как только изъявлял желание работать на заводе или учиться в техникуме или институте. В сочетании с возможностью занимать руководящие должности, с уверенностью в завтрашнем дне, бесплатным высшим образованием для детей, это всё делало Союз ССР желанным местом для жизни многих людей. Начатая в 1928 году индустриализация, выводящая страну в лидеры мирового промышленного производства, отбирающая у капиталистических стран множество товарных ниш по реализации продукции в недоразвитые районы мира, не собиралась останавливаться. Наоборот, очистив сферу производства от саботажников и вредителей, избавившись от лидеров, призывавших идти архаическим путём естественного развития сельскохозяйственной страны по типу Румынии или Аргентины, индустриализация переключилась на производство потока товаров легкой промышленности и товаров народного потребления. Вызывая ненависть капиталистов всего мира, крепнущая социалистическая экономика вселяла уверенность в своих силах любому человеку труда и гарантировала ему освобождения от угнетения помещиками, фабрикантами и их государственными буржуазно-демократическими наёмника: полицией, судом и законотворцами. Всё это привело к тому, что незадолго до начала войны, до присоединения к Союзу Молдавии, Прибалтики, Западной Украины и Западной Белоруссии, из прилегающих к советской территории стран началось массовое легальное и нелегальное движение людей, из Болгарии, Румынии, Польши, Прибалтики, Турции. Переходили границу СССР славяне, русины, белорусы, евреи, армяне, цыгане и другие. Количество товаров всё прибавлялось, а зарплаты всё росли.
Однако, после начала войны любая вещь стала большой ценностью. Имущество и запасы кадровой Красной армии, сама кадровая армия погибли в первые месяцы в приграничных сражениях с превосходящими силами лютого врага. Три миллиона мужчин, работников заводов, фабрик, колхозов и кооперативов попали в плен. Вдесятеро большее количество работников оказалось на оккупированной территории. Остановились тысячи заводов, фабрики мастерских, останлвился импорт оборудования, сырья и товаров из-за границы, отрезанной фронтом. Часть поставщиков оказались во вражеских странах. Усилия оставшейся советской промышленности были направлены на восполнение этих потерь, производство военного обмундирования, вооружения, запасов. Крохи гражданской продукции распределялись прежде всего между людьми, участвующими в системе военного управления или производства. Цены же в комиссионных магазинах и ломбардах быстро оказались вдесятеро выше довоенных. Воспользоваться ими могли только спекулянты, бандиты или расхитители социалистической собственности.
Любая вещь теперь могла быть превращена в хлеб, сахар, водку минуя деньги. Деньги были уже не так ценны, потому что сами по себе не имели значения, а имели значения только предметы, нужные в быту, еда, лекарства. Поэтому чемоданы, корзины и кули горожан с их заграничными шелковыми лифчиками, чулками, платьями, рубашки, перчатками и носками были предметом зависти и вожделения колхозниклв, кооператоров, кустарей и железнодорожных рабочих. Чемоданы, сумки из кожи, а не из картона, тоже были дороги во время эвакуации. Хороший чемодан был и вместилищем ценностей, и стулом и столом, щитом, тараном, и даже детской кроватью и колыбелью. С беженцами шли разные подозрительные личности. Молодые мужчины кавказской внешности и славяне, явно призывного возраста в гражданской одежде, часто не их размера, с остриженными по-армейски волосами и чересчур загорелись лицами и руками шли рядом с беженцами. Здоровые и сильные, иьлодые и голодные, они представляли непосредственную опасность для вещей, денег и ценностей беженцев. Продукты питания и даже молодые, симпатичные женщины и девушки тоже не были в безопасности от посягательсвт в обстановке хаоса, особенно в степи, где отсутсвовали сотрудники милиции, НКВД, комендантские патрули и армейские заградотряды. Гуманитарные катастрофы всех времён и народов имеют схожие черты. Некоторые из подозрительных молодых людей шли даже в воинском обмундировании, но без знаков различия. Военной одежды хватало и на других, явно гражданских людях: галифе солдатские и офицерские, гимнастёрки, фуражки, архаичные френчи, сапоги, ботинки, ремни, вещмешки во множестве виднелись тут и там на мужчинах, стариках, подростках и даже женщинах. Колхозники и рабочие ничуть не заботились о своей внешности в отличии он интеллигенции и совслужащих, евреев и казаков.
Кроме Наташи Адамович, немало женщин шло и ехало в хорошо скроенных, словно по журнальным фотографиям, платьях, жакетах, кофтах, пиджаках. Разного фасона шляпки, туфли и сумки подчас могли изумить любых ценителей изящного, добротного и красивого. Иногда на солнце вспыхивали искрами золотые серёжки и колечки, или поблёскивали волшебными зеркалами бриллианты и другие драгоценные камни. Хотя все эти модные и дорогие вещи встречались взгляду редко, в основном беженцы были простыми и лишёнными всего людьми, однако именно эти исключения придавали толпе вид всеобщего исхода.
– Во-о-озду-ух!
– носились крики по колонне, повторяясь на все лады.
– Всем укрыться!
– запоздало скомандовал комиссар, наблюдая, как разбегаются в разные стороны люди, цепляясь за кочки, падая, проваливаясь ногами в норки грызунов, утопая каблуками в лишайнике, обдирая о репейник кожу.
Грузовики остановились, чтобы не раздавить бегущих. Запряжённые в повозки и телеги лошади ржали, дёргались в стороны и пятились. Некоторые повозк стали отьезжать в степь.
Комиссар и помначштаба взяли своих лошадей под уздцы и быстро повели в сторону лесопосадок. Тоже самое сделали другие командиры, бывше верхом. Возницы спрыгнули с повозок, артиллерийских упряжек, водители вылезли из кабин. Полезли прятаться, кто под кузова машин, кто под лошадей.
– Во-о-озду-ух!
Не пройдя и половины расстояния до лесопосадок, комиссар и помначштаба бросили лошадей, повалились ничков в пыльный ковыль. Большая часть красноармейцев последовали их примеру: легли на животы, вжались телами в горячую траву и сухую землю
– Вот сейчас... Вот сейчас жахнет...
– разными голосами стучали у них в висках одни и те же слова, - неужели началось
Те красноармейцы, на ком были навьюченный части пулемётов и миномётов, блины щитки, стволы и каретки, падать не стали, а только присели на корточки, не сходя с дороги. Они были настолько вымотаны маршем, что сомневались: смогут ли они снова взвалить ношу на плечи, если сбросят её сейчас. Немногие из обстрелянных бойцов и командиров, побывавших когда-то в боях, вроде старшины Березуева, остались стоят на дороге, понимая, что время до возможного удара ещё есть, а укрыться толком всё равно негде. Некоторое количество гражданских тоже никуда не побежали и не стали падать в пыль. Они продолжали идти, то ли опасаясь за пропажу в суматохе своих вещей и детей, то ли их фатализм, вызванный усталостью и страхом будущей неучтенной и ничтожной жизни на чужбине снизил для них ценность жизни вообще.