Сталингранские сны
Шрифт:
Но таких было меньшинство. Весь человеческий ужас перед неизвестностью будущего, судьбы, измеренного на роду времени, страх увечий, боли, смерти сейчас овладел почти всеми. Верившие в Бога или не чуствующие в себа твёрдости материалистических взглядов, с трудом торжествующим над мистическими пространствами приамурской тайги или сальской степи, невольно обращались к высшим силам с просьбой о защите и предании силы духу. Люди, выросшие в городах, где большинство рациональных вещей созданы человеком, гениями и умницами, имеющим имена, среди рукотворных домов, мостов, машин и электричества, преодолевающих прямо на глазах природную силу холода, воды, темноты, ветра, в меньшей степени подвержены идее, что есть кто-то свыше, кого нужно за это благодарить. Наоборот, видя как природа своим льдом, огнём, временем, по сути будучи злой к творениям рук человеческих, разрушает их, горожане не только сомневаются в наличии Бога, но, если и допускают его существование, то считают его недругом себе точно. Средневековый протестантизм, начавшейся во время первой промышленной революции принимал более мягкую доктрину по этому поводу, считая, что Бог, сотворив всё совершенным, ушёл, оставив
– Ну-ка, испытаем пистолет-пулемёт Дегтярёва в действии, - сказал старшина, снимая с плеча ремень автомата, расставляя широко ноги и задирая кургузый ствол вверх.
Оглядывая бугорки солдатских спин, то, как некоторые из них инстинктивно, совсем по-детски, закрывают ладонями коротко стриженные затылки, Березуев, снимая автомат с предохранителя и передёргивая затвор, сказал сквозь зубы:
– Господствует фашистский гад в воздухе!
Он с какой-то даже отцовской жалость обратил внимание на худшую и несуразно длинную шею Гецкина, торчащую из под воротника гимнастётки, прикрытую тонкими пальцами, более подходящими для пианиста, чем для плотника из приамурского Биробиджана. Надеждин и Петрюк лежали рядом с ним, тоже закрыв инстинктивно ладонями свои коротко стриженные затылки, словно это могло их спасти от осколка, или в случае падения рядом самой авиабомбы.
Глава третья
ПУСТОЙ ФРОНТ
Когда пыльное облако накрыло толпу, скопления грузовиков, лошадей и телег, в нескольких сотнях метров от поворота дороги через лесопосадки к хутору Кераимову, показалась чёрная легковая "эмка" ГАЗ-М1. За ней следом двигалась, раскачиваясь во все стороны на ухабах, открытая полуторка ГАЗ-АА с бойцами Красной Армии в кузове. Далее ехал закрытый штабной ЗМС-5. Эти машины уткнулась сначала в чадящие выхлопами тракторы, волокущие комбайны, но быстро сьехали на целину и продолжили движение, прыгая на кочках. Среди людей, уже приготовившихся к самому худшему, вдруг возникло оживлённое движение. Бомбового удара сверху не последовало, пулемёты промолчали. Вокруг раздалось даже неожиданно весёлое улюлюканье, гомон, радостный мат. Все стали быстро подниматься, отряхиваться и осматриваться по сторонам, как бы прглашая соседей принять участие в их радости. Некоторые хиро улыбались, будто перехитрили кого-то.
Самолеты оказались своими - "Илы" возвращались со штурмовки. Один за другим самолёты проходили над дорогой, устраивая пылевые вихри. Пролетел и штурмовик с надписью "Гроза". Это была та же группа, совсем недавно пролетавшая на юго-запад. Однако теперь штурмовиков было меньше. Того, с неубранным шасси, похожего на подбитую камнем утку, и даже на "лапотника" Ju-87, уже не было. Словно бы блики на мокрой от дождя краске, у большинства самолётов сквозь рваные дыры в крыльях, хвостах и фюзеляжах, там, где не было бронекорпуса, просвечивало солнце. Из кого-то самолёта тоненькой струйкой лился, не то бензин, не то масло. Замыкающий строй штурмовик оставлял в воздухе за собой шлейф сизого дыма.
– Что ж, братцы, так смотришь, и без одной бомбежки до места доберёмся!
– сказал небольшого роста красноармеец голосом, сильно похожим на тот, что некоторое время назад заставил нервничать комиссара полка, - а там выроем стрелковые ячейки, зароем мины, поставим пулемёты и пушки, и всё - поди, возьми нас, не то, что тут, в чистом поле, как на ладони!
– Не каркай, ворона, хвост обдеру, слушай лучше новый звук, мне кажется, что ещё не всё воздушное шапито на сегодня закончилось, - проворчал старшина Березуев, опуская дуло автомата и ставя оружие на предохранитель, - другой звук, наверно немцы!
Сидящий неподалёку на корточках Петрюк, тем временем огорченно рассматривал несколько тёмных лоснящихся пятен на рукаве новенькой гимнастерки
– Петь, а Петь, смотри, на меня с самолета накапало что-то...
– протянул он огорчённо, - как думаешь, отстирается?
– Послушай, Петрюк, то ты пятку ты натёр, то с самолёта на тебя сделали пи-пи!
– ответил нехотя Надеждин, - прямо ты знаменитость какая-то!
Откуда-то сверху, словно материализация страхов множества людей, будто падающие камни из-за облаков, возникли два немецких истребителя Messerschmitt Bf.109G. Все в крестах, в нарисованных краской полосках, цифрах, буквах. Не успел никто ничего предпринять, как из крыльев и фюзеляжей вышедших из пикирования истребителей выплеснулись огненные струи выстрелов в сторону уходящих штурмовиков. Немецкие лётчики били сразу из всех шести пушек и четырёх пулемётов. Звук, словно от нескольких больших металлических трещоток на секунду заглушил свист и рык моторов. Прямо на головы пехотинцев посыпался каскад стреляных гильз разного размера. После этого, раскачивая крыльями, как бы выискивая точку равновесия, истребители ушли высоко вверх. Они страшно и медленно делали новый круг над "Илами", чтобы повторить атаку, однако не стали повторять её, а взяли курс на северо-восток, к Сталинграду. Их почему-то даже не прельстила как цель штабная "эмка" с машинами охраны и связи. Одновременно, от замыкающего, отставшего Ил-2, начали сыпаться куски обшивки. Наконец штурмовик вспыхнул весь, от мотора до кабины. Он запылал как нагретое на углях в печи полено, вдруг и сразу целиком.
Все произошло в несколько мгновений. Но это было не всё. Вслед за истребителями, едва только они пронеслись над дорогой и стали удаляться, показались другие фашистские самолеты - двухмоторные бомбардировщики Ju-88. Их было больше десяти. Через большие выпуклые стёкла передних кабин хорошо были видны тёмные фигуры пилотов. Из каких бомбардировщиков пошли вниз первые бомбы SC-250 с жёлтой маркировкой на оперении, сказать было невозможно, да и не было важным. С высоты двух сотен метров бомбы до земли летели считанные секунды. Две из них попали в группу комбайнов на повороте дороги, взорвавшись с оглушительным грохотом, разрывая пыльный воздух. Две другие бомбы попали в обоз батальона.
Дорога вместе с землёй степи качнулась под ногами, как бывает обычно, когда резко затормозит поезд. Грохот четырёх мощных взрыва слились в один. Вместе с огненными столбами, кусками комбайнов и тракторов, земля поднялась стеной, ураганом отшвырнула в разные стороны степной сор, людей и животных. Раскалённый воздух жёстким ударом повалил тех, кто не успел броситься на землю. Вспыхнула сухая трава. Одна бомба не долетела до обоза батальона метров десять, но вторая попала прямо в повозки с продовольствием, превратив их в мелкую щепу. Три других повозки с боеприпасами были опрокинуты вместе с лошадьми и людьми. Пока оседала, падала комьями земля, бомбардировщики, пройдя поперек колонны, обстреляли её из своих нижних пулемётных установок, ориентированных для стрельбы в задней нижней полусфере. Сразу десяток пулеметов МG-15 мгновенно наполнили всё пространство вокруг визгом пуль и барабанной дробью ударов о сухую землю, словно кто-то невидимый очень-очень быстро бил дорожными трамбовками. Между лежащими в страхе людьми, как бешенные, заплясали зловещие фонтанчики из пыли, искр и травы. Было видно, как от бортов и кабин машин "Харьковдормоста" отлетают щепки и осколки стекла. Одна из машин батальона в хвосте колонны, не повреждённая взром бомб, оказалась в одно мгновение изрешечена пулями. Из мотора её вырывалась струя пара, и тут-же капот вспыхну как факел. За несколько секунд, пока продолжали падать сверху комочки земли, а столбы дыма и пыли на месте падения авиабомб ещё не осели, Ju-88 успели поравняться с лесопосадками на берегу Курмоярского Аксая и прекратили стрельбу. Совсем вдалеке, за ними, виднедся горящий Ил-2. В конце концов он ушёл вниз и глухо взорвался, подняв над местом своего падения чёрно-огненный шар. Из штурмовика никто даже не попытался прыгнуть с парашютом. То ли заклинило стекло кабины и лётчик не смог из неё выбраться, то ли он хотел посадить горящую машину. Но скорее всего он был убит. Это был обычный Ил-2, не и имевший заднего стрелка с пулемётом УБТ, а только его муляж, деревянную имитацию. Но если бы стрелок и был, он всё равно не смог бы прыгать, потому что парашютом стрелки не обеспечивались из-за ограниченного места в задней части кабины за бронеспинкой сиденья пилота.
– Санитары!
– сразу из нескольких мест закричали разные голоса, - санитары, сюда, у нас раненые!
– Ой, мамочки, убило!
– крикнул какой-то пронзительный женский голос.
Заплакали дети, запричитали старухи, начали перекрикиваться мужчина, командиры принялись выяснять потери и собирать подразделения. Вокруг разбитых грузовиков и повозок начала собираться толпа. Рассыпанный по земле гороховый концентрат, упаковки сала и сухарей люди хватали сколько могли, заталкивали за ворот рубах, набирали в подолы юбок, совершенно не опасаясь застывших в растерянности солдат и сержантов, больше думающих сейчас о своих убитых и раненых товарищах и покалеченных лошадях, чем о консервах. Эвакуированные работники из Харькова, впрочем, довольно быстро отбились от желающих поживиться их вещами из разбитых чемоданов и корзин. Пара зуботычин и пощёчин, толчки, ругань и разорванные рукава решили дело; сельские бабы и мужики от них отстали. Несколько убитых харьковчан были уложены рядком, а оцепеневшие от горя родственники посажены рядом. Для многих из них окружающий мир существовал только в сочетании с их родными и любимыми людьми, а с потерей их всё менялось: прошлое, настоящее. Будущее меняло знак, терялся смысл многого, ещё несколько минут назад считавшегося важным. Ещё не окоченевшие, порой с незначительными повреждениями, тела людей походили на спящих, если бы не остановившиеся глаза, не пульсирующие вены. Семья Адамовичей не пострадала, хотя девочка была сильно напугана и не могла теперь вымолвить и слова. У Николая дрожали руки и губы.
Во взводе младшего лейтенанта Милованова вроде бы потерь не было. Первым звуком, возникающим в оглохших ушах солдат, было завывание моторов "эмки" и двух грузовиков, успевших ещё до взрывов проскочить группу пылающих теперь, искореженных тракторов и комбайнов. На их пути, по мере продвижения по кочкам вдоль дороги, поднимались и даже вскакивали пехотинцы, чтобы не быть раздавленными этой небольшой колонной, поскольку водителям не всегда было видно всё в зарослях травы.
– Петя... Ты где?
– спросил в пустоту Петрюк, ошалело вращая глазами и широко открывая рот, чтобы добиться возвращения привычных звуков в заложенные уши.