Сталинка
Шрифт:
– Ты сегодня берегись.
– И так мне тревожно стало, даже сердце зашлось.
– Наш это домовой. Я его с собой из Бийска забрала, когда к вам в Красноярск переезжала.
– Да будет вам, - уже не так уверенно проронил Пётр.
– Петя, ты давай-ка Елену до работы проводи.
– Мне через дорогу - пять минут ходу.
– Работала Елена на складе в столовой строящегося завода искусственного волокна, как раз напротив окон их дома.
– Вот ты её через дорогу и проводи.
– Пошли, довезу, в целости и сохранности.
– И встреть.
– Ясно.
–
– Мама, сказал встречу! Всё, пошли, что ли?!
Проводив Петра и Елену, Анастасия подошла к окну, аккуратно отодвинула штору, подождала, пока служебная машина Петра подъехала к корпусу столовой, Пётр помог Елене выйти, проводил до дверей, вернулся и машина тронулась. Анастасия, вроде успокоившись, направилась на кухню, варить Танюшке кашу. Пока варила, увидела в окно как к магазину подъехала машина и стали выгружать колбасу. Значит надо бы занять очередь. Докторская колбаса по два рубля девяносто копеек за килограмм. Деньги недавно поменялись, но пока и "старые" в ходу. Так это новыми - два девяносто. Оно, конечно, не дёшево, да и в очереди крику на весь Каменный квартал, но ведь и продают не часто. Хотя... как-то не ели в семье магазинную еду. Готовила Анастасия отменно, так что докторская колбаса - это скорее от того, что дефицит, ну как не взять, когда в окошко видно?
Тревога, то ли из-за сна Елены, то ли Бог весть от чего, кошкой скребла Анастасии душу до самого вечера. А вечером и совсем стало невмоготу. Вот и Соловьёвы дома, и Кузьмины. А Петра и Елены всё нет. Анастасия то и дело подходила к двери, прижимаясь ухом к филёнке, может, уже по лестнице поднимаются? Ничего не услышав, шла к кухонном окну: могли в гости к знакомым зайти, и теперь назад возвращаются. Когда в уличную дверь раздался стук, ещё не успев ни о чём подумать, почувствовала нестерпимую тревогу. Бросилась открывать, а руки дрожат.
– Мама, Лена дома?
– На пороге стоял Пётр. Шляпа съехала на бок, пальто нараспашку.
– А ты за ней разве не зашёл?
– и осеклась на полу слове. В руках Петр держал сумочку, с которой Елена ходила на работу.
– Нет её на работе, и склады не опломбированы. И вот, - он протянул Анастасии сумочку.
– Туфли в раздевалке, она на работе в других, без каблуков ходит. Пальто, сумочка... всё на месте. Выходит, исчезла в рабочей одежде!
– Как исчезла?
– растерялась Петровна.
– Туфли, пальто... - перебирала вещи невестки Петровна.
– Всё вокруг обежал. Как испарилась. И никто ничего не видел.
– Ты склады-то опломбировал бы...
– Анастасия открыла сумочку: тяжелый пломбир, паспорт, кошелек, губная помада, платочек. Всё на месте.
– Не до складов мне! Пойду искать.
– Машину-то отпустил что ли?
– Так служебное время кончилось. Всё, по путевке в гараж вернулась.
– В милицию, в скорую... может к Орловым забежать? Но что ей там делать? К тёще?
– Ой, мам!
– В сторожке телефон есть! В милицию и скорую можно позвонить! Оденься теплее. На улице ветер и вон, снег пробрасывает.
Но он будто не слышал:
– Попробую, вдруг дозвонюсь?!
– и как был в лёгком
Бросив игрушки, чувствуя неладное, тихонько всхлипнула Танюшка. Анастасия вышла на кухню, выглянула в окно. Пётр подошёл к сторожке, подёргал дверь - заперта. Поднял голову, посмотрел на окно, она открыла створку:
– Нет, не приходила, - крикнула в холодный ночной воздух. Он в ответ махнул рукой в сторону арки.
Время тянулось как смола. За окном завывал ветер, кидая в стёкла колючие снежинки. На часах половина третьего. Анастасия подошла к входной двери, приложила ухо к замочной скважине. Тихо. Ни шагов, ни голосов в подъезде. В пятом часу прилегла на диван. Тикали часы, били в оконное стекло порывы ветра. Круг света от настольной лампы по-прежнему высвечивал коричневые узоры на скатерти.
Наконец мимо окна проехал первый автобус. Анастасия собрала внучку и отправилась на Бумстрой, к Устиньи. Тут недалече. Пара автобусных остановок. Всё-таки мать родная, может Елена там. Мало ли... Но дома застала только сестру Устиньи - Акулину.
– Настасья Петровна, никак что стряслось?
– раздевая Танюшку, заволновалась Акулина. Коротко пересказав случившееся, Анастасия заключила:
– Уж и куда бежать не знаю...
– а потом вдруг кинулась к Танюшке и запричитала: - Сиротинушка ты моя го-о-орькая...
– Сватья, ты никак ополоумела? Может, разругались, разбежались!
– Сказал бы. Нет! Нет! Ой, горе мне горе!
– Тебе не доложились! Прекрати сей момент завывать, как по покойникам! Значит так, я сегодня со второй смены, а то бы ушла. Поеду к Надюшке. Родные сёстры все-таки, сама подумай, может Елена у неё, или она знает что. А по дороге забегу в милицию и скорую, может, там что выясню. А ты езжай домой, жди, может, объявятся. Ну а я, как всё обойду, к вам заеду. А уж там будет видно.
Анастасия вернулась домой. В секции пусто и тихо. Все ушли на работу, дети Кузьминых у бабушки. Сложила поленья в печь. Затопить? Рано ещё. Беспомощно толклась по квартире, берясь то за одно, то за другое. Глянула на часы. Время подходит к обеду, а от Акулины ни слуху, ни духу. Да что же это такое? Господи? И Анастасия Петровна упала на колени перед маленьким образком, висевшим над её кроватью. Этой иконкой ещё её мать благословляли, потом её, потом она Петра и Елену. Анастасия молилась, на диване, сжавшись в комок, сидела Татьяна. И вдруг вроде кто в дверь стукнул? Показалось? Но от пережитого волнения, ноги слушались плохо и она вместо того, чтобы опрометью кинуться открывать, кое-как поднялась с колен.
В дверях стояла Акулина. Она разулась у порога, скинула на плечи шерстяной клетчатый платок, прошла в комнату. Анастасия, молча, двигалась следом.
– Значит так, сватья, Пётр лежит в технической больнице. Ну, той, что супротив проходной бумажного комбината, через дорогу со столовой, в которой работаю. Тут недалеко. Поговорить с ним не могла, но я всё-таки убедилась, что это он. Потому и долго, зашла на работу, взяла свой столовский халат, да платок. Прошла чуток по коридору, и заглянула в палату.