Сталинка

Буденкова Татьяна Петровна

– Ладно, ребята, ладно, перебудите ребятишек!
– осадил пыл Геннадий.

– Десять лет на Калыме в забое золотишко для Родины добывал. Оправдали! И медаль за доблестный труд присвоили. Да мне не жалко для России, для победы! Отпустили бы на фронт, хоть и в штафбат, просился, убеждал, что смогу бить фашистов лучше многих. А мне, мол, чем бить? Золото нужно. Война, расходы большие. Тут... воюй! Мне обидно за другое. Вот скажите, это десять лет потребовалось, чтобы разобраться, что урона государственному имуществу не причинил! Враг? Я враг? Понятно дело, что есть места куда

мало желающих ехать работать. Ну... пусть бы сказали, разобрались - не виновен. Но нужен в этом месте. Государство приказывает тут тебе вкалывать!

– Хрен редьки не слаще, - пожал плечами Геннадий.
– Всё одно на Калыме в забое.

– Ты бы видел тех, кто меня там, на Калыме гнобил?!! Глянь на меня - Бог силушкой не обидел, а то бы гнили мои косточки под деревянным крестом с табличкой-номером.

– Да не в том дело - враг ни враг. Но сам подумай, кто по доброй воле задарма на Север в мороз, в забой полезет? Прежде чем сказать: оставайся работать на Калыме, надо чтобы ты туда приехал. Вот ты бы добровольно поехал?
– И Пётр с прищуром взглянул на Константина.

– У меня семья, дети малые...

– А у других кто? Щенки? И каждый так. А тут обеспечил охранников жильем, жратвой, автоматами и прядок! Опять же, дальше вы их всем и обеспечивали.

– Служат что в конвое, что в охране - в большинстве отморозки! Откуда столько дерьма в России набралось?
– Константин рассматривал папиросу так, будто она и была тем самым отморозком.

– В любом процессе жизнедеятельности есть продукты отхода. Вот такие "продукты" и пошли конвоирами в лагеря. А что мрут зэки... так новых поставят! Дёшево и сердито!
– Пётр потряс начатую бутылку: - По граммульке?

– Да всё понимаю. Не дурак. Но я там был, я видел, какие люди гибли! А могли бы жить!

– После драки все мастаки кулаками махать. А тогда, немец прёт... что делать? Только туже гайки закручивать, да пояса затягивать!
– рассудил Геннадий.

– Немец попёр в каком году? А меня за хрен собачий загодя посадили!

– Так. Хватит! Одно дело детей растерянных во время войны искать, а другое... У меня за спиной тоже не щенята, - приподнялся Геннадий.
– Давай Петя, чтоб всё у нас хорошо было!

– Давай. За нас, за победу, за Родину, за Сталина!

– Петя? Ты что нас... за кого принимаешь?!

– За победителей. За Сталина - нравится он нам или нет! За генералиссимуса Победы! Это невеста должна нравиться, её надо любить, а генерала... войну выигравшего!

– Мужики, ну, как-то не по себе. Чувство такое, будто у стен уши есть.
– Геннадий махом выпил стопку, обхватил обеими руками голову. А Пётр продолжил:

– Я тоже мог бы жить побогаче и есть повкуснее. Вот потому и не хотел, чтобы мать в воспоминания ударялась. Ходит потом, как в воду опущенная, а я и вижу всё, и понимаю, а изменить ничего не могу! А теперь, честно говоря, не знаю - хочу ли? Дедов дом, конечно жалко, но посмотри - какие заводы поднимаются?!

– А с чего ты, Пётр, взял, что при прежней власти тут бы так тайга и стояла? Может заводы бы уже давно работали? И не на костях людских строились, - мельком глянул на Геннадия, -

ладно, ладно!
– Повернулся опять к Петру: - Ты только подумай, Пёр, ведь вместо того, чтобы друг другу морду бить, могли бы жизнь свою благоустраивать! Да золото Российское и другое богатство не разворовали бы! А то тащили все кому не лень!

– А вот тут ты прав. Зря революцию подняли. По другому как-то надо было решать!
– кашлянул в кулак и тут же притих Геннадий.

– Ну, потерявши голову, по волосам не плачут. Уже начали и закончили. Вопрос только кому от этого выгода была? А морду мы не только друг другу били, ещё и фашистам начистили. И будь у власти кто послабее - подумайте, вон ребятню дома угомонить попробуй, а тут ... Конечно, гайки до живой крови закрутили. Но ведь в охране на Северах не Сталин стоял, а обычные люди. Только сам, Константин, говоришь, дерьмовые. Вот и думаю, только ли голова виновата? Теперь Сталина нет, вроде полегчало, но увидел ночью воронок и признаюсь, ёкнуло сердце. И вот говорим каждый о себе, и только правду, а Геннадий опасается. Чего? Вот так-то. - Пётр покрутил в руках пачку папирос, рассматривая её и так и этак: - А что власть поменялась, так со школы помню: рабовладельческий строй, капиталистический, значит, время так повернулось, что пришла пора другого строя. Думаю, этого не избежать было.

– Вроде полегчало?! Навроде Володи, под вид Кузьмича!!! Повернулось? Ну да, повернулось! Только ко мне всё больше задницей! Где воинской госпиталь у вас в городе знаешь? Тот, что на левом берегу возле парка, в самом центре города?

– Это бывший монастырь. Из красного кирпича выстроен, - уточнил Геннадий.

– Знаю, даже как-то бывать приходилось, - кивнул Петро.
– Лечился ты там, что ли?

Константин потушил папироску, уткнув в пепельницу, вылез из-за стола, подошёл к окну, вдохнул полной грудью воздух и, не поворачиваясь, ответил:

– Нет. Там, напротив, чуть наискосок стоит двухэтажный дом, справа и слева каменной, ну, противопожарной стеной от соседей отделённый - это дом моего деда, дом Буденковых. Если найдёшь где в библиотеке старую карту города - не поленись, глянь, дом так и помечен.

– Особняком стоит, в коммуналку не превратили, - Геннадий потёр ладонью лоб, - с чего бы?

– Вот и я о том же. С чего бы, у деда отобрали, а "народу" - усмехнулся Константин, - не отдали? А с того, что стоит в самом центре теперешнем, вот кому-то и приглянулся.

– Так там, рядом ещё дома есть - их отдали под коммуналки, - кивнул Пётр через плечо, будто этот дом за спиной.

– Ну, всё не загребёшь. Могут "грабельки" пообломать. А как сказала Анастасия Петровна, что имела её семья в прошлом большой дом, а жить ей пришлось в маленьком домишке... Понял я, что и вас лихо не обошло - потрогал бок эмалированного чайника: - Ген, сходи, поставь чаёк. Не тревожь женщин, сами обойдёмся, - Константин замолчал. Геннадий подождал - не скажет ли ещё чего? Вышел, но следом же вернулся, не желая пропустить хоть что-то из этого рассказа. Потому что хоть и многое знал про родственников, но ещё больше вопросов имел, а вот выспросить не решался.