Сталинка
Шрифт:
Скрипнула дверь.
– Вот, тебе с собой огурчики, укропчик...
– Мам...
– Михаил первый из сыновей женился, тогда остальные трое ещё жили вместе с Евдокией. И когда Татьяна вошла в их семью, как называть свекровь вопроса просто не возникало. Если взрослые парни кричат во весь двор: "Мам, открой, это я!" То стуча в те же ворота с той же целью, кого же ещё звать?
– Мам, ответ-то написала?
– Нет.
– Как же? Они же не знают, ничего не знают...
– Что же я напишу? Ты же читала? Как буду объяснять,
– А вот как есть, так и написать...
– Длинно и путано... оправдываться придётся. А раз оправдываюсь - виновата. Зачем тогда? Так только виновата, а то ещё и выкручиваюсь. Опять без вины виноватая! Теперь уже ничего не изменишь. Всё у них хорошо и... слава Богу! Да и подтвердить мои слова некому.
– Так в Корсаково...
– Евдокия жестом остановила невестку.
– Мама моя, бабушка Агафья, которую дочери помнят, умерла. А правду знала только она, да свёкор твой, муж мой - Костя. Пока жив был, тайно носил в Корсаково продукты, деньги. Чем могли, помогали. А потом выходит, пропали бесследно, бросили девочек. Как я это им объясню, беглая преступница...
– Ну, пусть письмо полежит, может передумаете... или я напишу... за вас.
– Пусть полежит. - И стала укладывать в сумку укропчик и огурчики.
Вечером Татьяна пересказала мужу содержание письма.
– Думаю, мать напишет ответ без нас. А вот когда решится?
– Михаил пожал плечами: - Не знаю. Может завтра. Может через месяц.
– А если вообще не решится? Ведь они её виноватой считают! И не знают, как всё было на самом деле!
– Захотят узнать - приедут. Не буду я эту рану матери бередить. Спрошу, а там как она решит, так и будет. Натерпелась, хватит. Вдруг сердце не выдержит? А так убедилась, что они живы, здоровы. Всё у них путём. Пусть сами решают: нужна им мать или нет... как бы там ни было.
– Есть ещё один момент... Ты, не сочти меня меркантильной. Вопрос не о какой-либо выгоде...
– Татьяна замолчала, похоже, не знала, как продолжить разговор.
– Тань, ты о чём? Наследства великого у матери нет...
Она перебила мужа:
– Самое главное наследство - это род, родословная. Прутику одному - попробуй, приживись! А дереву с сильными корнями - и ураган нипочём.
– Тань, хватит. Устал я от этого разговора, да и дел завтра много. Телевизор посмотрю и спать.
– Помнишь, мать про клубки с фамильным золотом рассказывала?
– И что? Ты сама подумай, сейчас пристану к матери - где золото, где? Что она подумает?
– Бабушка Агафья умерла.
– Вот именно.
– А клубки не просто с золотом, там перстень с зубцами, как на картине. Забыл?
– Помню я. Ну и что? При теперешней власти...
– Да при чём здесь власть? Мы же не общественного признания требуем, нам для сыновей это надо! Чтобы знали кто они такие,
– Дом бабушки Агафьи ещё, когда мать ребёнком была, какие-то бандиты обыскали. Не нашли. Да и столько времени прошло. Мало ли кто там ещё пошарился, уже после её смерти?
– Что в доме нет, это понятно.
– В огороде, вроде прятала. Так его сосед перерыл. Я когда после армии заезжал, слышал рассказы, как сосед бабушке Агафье картошку копал. Где ж теперь искать?
– Есть одна мысль. Помнится, мама рассказывала, что проследила как-то твою бабушку Агафью, когда она ходила к берёзе, где тайно похоронила своего мужа.
– Она всю жизнь, каждый год туда крадучись ото всех ходила, - грустно вздохнул Михаил.
– А с чего вдруг крадучись? Ведь столько времени прошло, да и все в Корсаково всё равно знали, что мужа её повесили, а она его похоронила. Ни для кого не секрет. А она всё одно это место в тайне хранила. Почему?
– Почему?
– насторожился муж.
– Да потому что в его могилу, или рядом где-то и перепрятала те клубки с фамильным золотом и родословными бумагами!
– Может, конечно, быть и такое.
– А куда ж ещё? Сам подумай? И теперь это место только твоей матери известно.
– И как мне её об этом спросить?
– Надо подумать. А то и вправду решит, что за Бог весть каким богатством охотимся! Ну и девчонки, сёстры твои, должны бы знать кто они такие родом.
– Как ты себе это представляешь? Пусть мать сама... как хочет... когда писать и что писать. Только такое она писать не будет. Вот если увидятся, то, конечно, обязательно расскажет. И как начать такой разговор? Если мать сама начнет, а я... не обещаю.
– Почему?
– удивилась Татьяна.
– Сама подумай. Я бы не смог написать. Ну, или долго тянул. Другое дело, если бы жили её дочери плохо, или болели, чтобы помощь требовалась. Она бы и писать ничего не стала, сразу бы поехала!
– Нет!
– Ты мать плохо знаешь! Говорю же - поехала бы!
– Зато уголовно процессуальный кодекс хорошо знаю. Срок давности приостанавливается, когда осужденная в розыске. И как в милицию попадет - снова суд. Да плюс за побег, да плюс за подделку и использование подложных документов.
– Так ведь лет-то сколько ей уже?
– Всё равно - суд.
– Не узнать её теперь, постарела.
– Представь, приедет в Корсаково Евдокия, которую все там знают как Ольгу! И историй таких там тоже не миллион. Думаю, суток не пройдёт - участковый явиться.
– Я же не про Корсаково, девчонки живут совсем не там!
– перебил муж.
– Ну да, да... ты прав. О другом я. Хотя, всё равно рискованно. Да и им... хорошего, если она в милицию попадет, мало.
– Хм... Мало всем не покажется, - согласился с женой Михаил.