Стальное зеркало
Шрифт:
— То есть, — это не столько для Таддера, это уже для Уайтни, чтобы было сказано вслух, — вы не знали и не хотели знать, что все это время там проводились земляные работы? Что армориканскую систему сигнальных огней распространили на всю Нормандию? Что там теперь от маяка до маяка восемь-десять миль — как у нас? Что в последний год возобновлены обязательные стрелковые состязания для всех взрослых лично свободных мужчин? Опять же, как у нас… В Нормандии. В Арморике об этом сроду не забывали. Что гарнизоны усилены — в последние несколько месяцев?
— Нет… — говорит Таддер, и присовокупляет к ответу унылую
Сообразил. Теперь — сообразил, когда носом ткнули. Что сам натворил, что в адмиралтействе натворили, и что в совокупности с задуманной провокацией уже вышло и еще выйдет на всем побережье.
— А хоть что-нибудь вы тогда поняли? — поморщился Трогмортон.
— Понял. — Таддер опять прикладывается к кружке. Вроде ожил, и глаза блестят. Жар у него начинается. Не страшно. Договорить мы договорим, а там посмотрим. — Понял, что не действует. И пять раз докладывал. А мне сказали — продолжайте. И я продолжил.
— А как должно было действовать?
— Не валяйте дурака. Я королеве побег не устраивал. И рот за нее не открывал. Оно все без меня случилось, и без меня случилось бы.
— Да нет же, — терпеливо качает головой Никки. — Каких именно действий герцога ждали в адмиралтействе? На что вы должны были его… сподвигнуть?
— Да как раз на то, что произошло. Ну или на что-то похожее. Марию Валуа ведь в Каледонии почти терпели — ну, по их мерке — у нее силы не было стать королевой всерьез. А наша партия там, она же на словах только наша, а обернись дело всерьез к нашей победе, половина перебежит, если не все, потому что под нами им воли не дадут. А вот господин герцог — это другая история. Если его в первую пару лет не своротить, его уже не своротить никогда. И это повод для войны.
— Уж своротили — так своротили, — усмехается Уайтни. — И Каледонию взяли. Без боя. — Саркастичный наш, думает Кит, за столько времени не понял, что на допросе не нужно вступать в диспуты, да и чувства лучше придержать.
— Я им говорил, — дергает плечом Таддер. — С прошлого ноября.
— И что вам отвечали? — продолжает Трогмортон.
— Что капля камень точит. И что внутренняя свара в Аурелии нам тоже сгодится.
Кит выводит последние слова, поворачивается вместе со стулом, смотрит на Таддера. Его, кажется, не устраивала только собственная бесполезность. Больше ничего. Не получается — доложил, велели продолжать — продолжил. Вот даже уже не намекнули, прямо объяснили, что именно сгодится. И куда едет эта телега. Все равно продолжил. Зачем думать-то? Как каторжник на галере: могу грести… могу не грести.
— Сохранились ли у вас какие-либо свидетельства, которыми вы можете подтвердить, что действовали по распоряжению?
— Да… и нет. У меня сохранилось около пятнадцати письменных приказов, но только в одном, в первом, о существе дела говорится прямо. Еще в трех можно понять, о чем речь, если знать. От всех остальных можно отпереться.
Молодой человек улыбается — этак многообещающе. Ну вот, думает Кит, так хорошо держался, считал нас за последних выродков
— Ну что ж, — говорит Трогмортон, — это уже не слово против слова. Это уже совсем неплохо.
Другой на месте Таддера мог бы бумаги и придумать. Использовать эту ложь как шанс выбраться из подвала, а там… но этот уже все понял. И, кажется, жаждет мести. Причем, думает не о них с сэром Николасом — а о тех, кто поманил его карьерой и морочил его, утверждая, что он выполняет настоящие, официальные распоряжения.
Мститель… свою голову нужно иметь. Были бы они настоящие и официальные, но такие же глупые и вредные — так выполнял бы, и сейчас стоял бы до упора. Приказали — надо делать. И что он в армию служить не пошел?..
— Я передам все, что у меня есть, — обещает Таддер. — С пояснениями.
— Спасибо, — спокойно кивает Трогмортон. Вот он, как раз, в армии служил. Хотя ему такого приказа никто бы и не отдал. Ни официально, ни неофициально.
— Скажите-ка, господин Таддер, вам не приходило в голову задуматься о том, чем вы занимаетесь? — как бы по делу интересуется Кит.
— Я был уверен, что…
— Спасибо. — И вправду же был. — А вы предполагали возможность подобной неудачи?
— Нет, но… — Но письма все-таки хранил. На всякий случай.
— Скажите-ка, а вы были бы откровенны, не начни мы так, как начали?
— Нет… — сидя по уши в той же колее «правдивый ответ на любой вопрос», отвечает Таддер, и только потом осекается, что-то негромко шипит. Наверное, очередное «сволочь». Ну да, сволочь… а ответ предназначен для господина Уайтни. Для развенчания иллюзий.
Только нужно будет потом объяснить мальчику, что высоко начинать имеет смысл лишь когда есть настоящий шанс на этом и закончить. Это как мятеж. Сначала раздавить — сразу, окончательно — потом разобраться и удовлетворить все разумные требования. Тогда все успокоится и, скорее всего, на власти даже не будут держать зла.
Сэр Николас поворачивается, смотри на… наверное, партнера. Так надежнее. Он бы Таддера убил. Спросил, где бумаги, получил ответ и убил.
Нельзя, это лишнее. Наш капитан во всей своей красе должен отправиться в столицу. Свидетелем, разумеется, а свидетель из него выйдет хороший, злой и даже немного мстительный. Зато молчать больше не будет. Потому что то, что вскрылось, требует живого свидетеля. Практически вопиет об этом к небесам. И убивать этого свидетеля — непозволительная роскошь.