Стальное зеркало
Шрифт:
— Какая красота, — тихо говорит болотная нечисть рядом. — Вы понимаете? Здесь и на севере, у Бокера переправиться — а дальше как пойдет. Удастся отвлечь наше внимание сюда, будут проламываться на севере. Застрянут там, пойдут отсюда.
— Откуда вы знаете? — спрашивает Мартен. Луна ему нашептала?
— По этой ниточке много не протянуть. И простоять переправа может до следующего шторма. Как основное направление — слишком опасно. А вот для отвлекающего удара, который при удачном стечении обстоятельств можно развить — в самый раз.
Отряд стоит, генерал подзывает к себе обоих юнцов, набившихся в порученцы, потом двоих из своей гвардии. Приказывает шепотом, ничего не слышно, но догадаться можно и так: парами — в лагерь. С вестями… нет, судя по длине распоряжений — не только. Четверка отбывает.
— Отъедем чуть дальше, — приказывает Корво, и уже после того, когда отряд оказывается за очередным болотцем, распоряжается послать разведчиков.
Выдвинуться — не производя никакого шума — и выяснить, что там происходит. Куда дотянули мост, как тянут, сколько человек в охранении на этом берегу. Внимания не привлекать. Лучше потратить немного лишнего времени. Противник от нас, увы, никуда не уйдет.
Разведчики возвращаются, кажется, под утро — нет, прошло едва ли больше часа. Сообщают неутешительное. Мартену все отлично слышно, он стоит рядом с генералом, по левую руку. По правую — толедский кузен де Монкада. Лица у обоих родственничков от луны зеленоватые, светящиеся и довольные: как же, впереди драка. Не одна, так другая.
А посреди русла намыло высоченную банку, песок слежался плотно, отряд стоит, хоть бы что ему, не вязнет. Что на том берегу — не видно, темно и далеко, но если по воде прислушаться — там много. Тысяча, две, а то и больше. И подходят. Между банкой и дальним берегом наплавной мост, уже закончен полностью. От банки к нашему берегу — еще не закончили наводить, работы часа на три. А самое неприятное напоследок: на нашем берегу — отряд в сотню с лишним. Сто десять, сто двадцать человек. Видимо, на плотах подобрались, а потом плоты вытащили на берег и поставили дыбом. И кулеврины перевезли, добрый десяток. Очень надежно прикрыто, и не зевают там. Нашими силами не сбросить. Подмоге ко времени высадки не успеть. Разве что ветер переменится средь ясного неба. Или еще что-то такое же произойдет. Но не переменится. Если, конечно… покойной Буре не взбредет в голову воскреснуть, не приведи Господи.
— А давайте с налету скинем их в реку, — предлагает толедский кузен. — Можно же сбоку зайти, там, где та тропинка. Стадо перед собой погоним — и скинем.
Генерал безмолвствует, стоит, положив руку на шею своего лузитанца, что-то прикидывает. Да уж, пока де Монкада это стадо найдет, пока пригонит — утро настанет, будет арелатцам провиант, они спасибо скажут.
— Легкая кавалерия у них есть. Значит, пошлют вплавь от второй банки. Холодно и течение сильное, но можно. На сколько нас хватит, кузен?
— Да пока они сообразят, пока вышлют, мы уже их кулеврины развернем. — Он, рассказывали, очень лихой вояка и удачливый как черт. А послушаешь, так и веришь: с такими выдумками удачу нужно у всех чертей клянчить. На что наша нечисть в любой омут сигануть готова, но тут только головой качает.
— Будешь поодиночке выцеливать?
— Как бы нам тогда поджечь этот их мост? — спрашивает де Монкада, и толкает Мартена в плечо. Ну конечно, полковник Делабарта вам все подожжет, и воду при помощи огнива, и землю при помощи воды…
— Никак. Был бы греческий огонь, много, можно было бы зажечь. А так, если они дело знают, они его и поливают еще.
— Давайте тогда…
— …укоротим язык одному моему разговорчивому родичу, — заканчивает болотная нечисть. — По самую шею.
— Нет, чтобы сразу сказать — не будем, — фыркает толедец. — Кардинал…
— Мне нужны, — не обращает внимания Корво, — две вещи. Человек, который очень хорошо умеет плавать и нырять, даже в этой воде… и любезное соизволение вашего коня, Мартен.
— Зачем, — вздыхает Делабарта, — вам опять сдался Шерл?
— Представьте себе картину, — разливается соловьем папский сын, — ночь, луна, вода плещет, и на берег бесшумно выезжает… кстати, греческого огня у вас нет, но мел же, вероятно, есть? Вот тому невезучему человеку, которого ваш конь потерпит, придется, в свою очередь, смириться с косметикой. Я думаю, что такое явление отвлечет внимание людей и на берегу, и на банке.
— И что? Перерезать веревки у якорей?
— Надрезать. Сколько получится. Под дальним мостом, — добавляет Корво. — Так что мне нужен второй пловец.
— А кто первый? — де Монкаду сегодня ночью кто-то объел. Господин генерал даже на лошадь мою лично не посягает — что ж еще спрашивать, кто первый? Не напрыгался за сегодня.
— Я, — усмехается Мартен. — И второй мне не нужен, смотри еще за ним.
— Вы уверены, полковник? — Беспокоиться о себе Корво не умеет. О других… о других лучше бы он заботился поменьше.
— Совершенно. Жир у меня есть, а ныряю я… для этого дела сгодится. А что до коня… — Делабарта смотрит на фриза, который опустил морду ему на плечо, спасибо, что не на затылок, есть у этого зверя такая привычка. — Шерл, зараза ты этакая, сделай нам всем одолжение, прокати Его Светлость? Для дела ведь, а не для баловства.
Он же не отстанет, говорит Шерл. Спасибо, что негромко.
— Отстанет. Он пообещает. Не так ли… Ваша Светлость?
— Обещаю. — Генерал улыбается. Шерлу.
Впору противника благодарить, наконец-то эта глупость закончится.
— Господин генерал, мел у меня есть — а вот у вас кирасы нет.
— Зачем?
Бедные родители этой нечисти, бедная герцогиня, бедный коннетабль, стонет про себя Мартен. И бедный Мигель, такой душевный человек. Дитя же, упрямое, непоротое, избалованное, дурное…
— Для соответствия образу. У де Рэ все-таки осмотрительности хватало… кое в чем.
А вот этот аргумент работает. Господин генерал кивает и отправляется искать, с кого бы снять кирасу по размеру.
— Ну вот, — говорит Мартен, — напросился тут плавать на старости лет.
— Это вы кому? — спрашивает де Монкада.
— Это я лошади. Больше на этой стороне реки говорить не с кем.
Мартену Делабарта сейчас можно почти все. Беседовать с лошадью, ругаться, критиковать, отбирать самое вкусное. Чезаре сам бы не понял, что случилось с полковником, никогда такого раньше не встречал. Гай объяснил. Он-то навидался досыта. «Город у него умер, — сказал Гай. — Сам сожрал свое сердце и умер. Вот тогда, когда яму набивали. Может быть, там вырастет что-то другое, и будет жить. Потом. А сейчас там ничего нет — в том числе и по его вине. Не успел. Прозевал. Не устерег, городской стражник. Города нет, семьи нет, дома нет. Осталось: слово, данное тем самым дуракам, из-за которых все это началось, чужие люди вокруг — и чужая лошадь. Пусть делает, что хочет, — посоветовал Гай. — Пусть хотя бы решит, что он сам — живой»