Стальной кит - повелитель мира
Шрифт:
Володя сразу догадался, о чем говорил Флэг. Руки мальчика затряслись так сильно, что пришлось покрепче сцепить пальцы, чтобы остановить дрожь.
– Что, на притон намекаешь?
– спросил Володя с негодованием.
– На кабак какой-нибудь?
Флажолет не ответил, зато вместо него буркнул Смык:
– Ну а хоть бы... Чем не место?
А люк "Стального кита", покуда команда субмарины и пассажиры завтракали, был распахнут. Снаружи было свежо - за ночь погода успела перемениться, подул сильный северный ветер, обрывки которого залетали в трюм подлодки, принося с собой сильный запах воды и водорослей. Смычок, позавтракав и не
– Эй, смотрите-ка! Прямо на нас судно правит!
Флэг вскочил на ноги, безо всяких церемоний сдернул Смычка вниз, взобрался на трап и сразу же воскликнул:
– Под воду! Вниз давай! Это полис, полис!
Володя, к которому, как видно, и относилось "вниз давай", ничего не понимая, не знал, что предпринять. Поначалу он решил узнать, что все-таки происходит, а поэтому взобрался по трапу наверх и встал рядом с Флажолетом, пригнувшимся книзу от сильного страха. Выглянув наружу, Володя увидел, как метрах в двадцати пяти со стороны кормы "Стального кита" на субмарину на самом деле надвигается какое-то судно - большущий катер белого цвета. Но странно - Володя не услышал шума его мотора, и мальчику сразу же показалось, что катер двигался к "Стальному киту", подгоняемый ветром. И тем не менее, чтобы избежать столкновения, нужно было предпринять маневр, уйти с курса движения катера.
Соскочив с трапа, Володя бросился к креслу капитана и, не включая двигатель, а лишь пользуясь педалями и вертикальным рулем, отвел субмарину немного в сторону. Минут через пять в лобовом иллюминаторе забелел борт приблизившегося почти вплотную катера.
– Да что они там, шизанулись, что ли!
– выказывая сильное нервное возбуждение, крикнул Флажолет.
– Заснули, наверное!
– Или обкуренные все, - глубокомысленно заметил Смычок, глядя через стекло иллюминатора на борт катера.
– Да, странный какой катер, - покачал головой Володя.
– Ну, если спать легли, так могли же и на якорь встать - есть на таких катерах якоря.
А Кошмарик ничего не говорил. Он только взобрался на трап, высунул из люка голову, пару минут вглядывался в очертания судна, стоявшего метрах в пяти от "Стального кита", а потом, спустившись к озадаченным френдам, не знающему, что делать, Володе и встревоженной Иринке, сказал:
– А я знаю, чей это катер.
– Чей? Ментовский?!
– не сдержался Смык.
– Нет, деятеля одного, Цыгана...
– Это что ещё за Цыган?
– настороженно спросил Флажолет.
– Да шустрый такой мэн, - как бы нехотя ответил Кошмарик.
– Подводным плаваньем на заливе занимается. С затонувших кораблей всякие ништяковые вещи достает.
Флажолет уважительно покачал головой и заявил:
– Да, крутой мэн, только что ж это он свой катер без руля бросает? Не нравится мне все это, да и почему он прямо к нам подплыл? Случайно, что ли?
– Кажись, случайно, - с таинственной ухмылкой сказал Кошмарик, стараясь при этом прикусить свои отчего-то прыгающие губы.
– Вроде нет там никого на этом катере, или поубивали их всех. И плавает катер Цыгана как "Летучий голландец". Слыхали о таком?
Предположение Кошмарика вселило во "френдов" страх, пожалуй, даже больший, нежели от возможности встретиться с полицией.
– Как же это, "Летучий голландец"?
– растопырил
– Да так, - сказал Кошмарик, - у них в этом месте все на квадраты поделено: здесь - я под воду залезаю, а там - ты. Вот и мочат друг друга, если кто на чужое место сунется. Конкуренция!
Флажолет, однако, через минуту совсем успокоился, подскочил к иллюминатору и стал смотреть на молчащий невдалеке катер, о чем-то усиленно думая. Потом скомандовал Володе:
– А ну-ка, кэптан, подведи субмарину к самому борту этой посудины. Я хочу поговорить с вашим Цыганом!
– Ты чё! Ты чё!
– затарахтел Смык.
– Ошизел, что ли? Может, Цыган этот только и ждет, когда ты к нему подплывешь. Повяжут всех нас, товар отберут да ещё лодку нашу, а нас всех в воду покидают!
– Не покидают!
– смело сказал Флэг.
– Я тоже кусаться умею!
И Флажолет, ещё раз приказав Володе двигаться вплотную к катеру, достал из своей сумки "беретту" - автомат ещё вчера был признан собственностью "френдов". Володя на педальном ходу подвел "Стального кита" к белому борту катера.
– У тебя есть молоток или что-нибудь тяжелое?
– спросил Флажолет, забрасывая за спину автомат.
– Молоток вон там, в углу, в инструментальном ящике, - откликнулся Володя.
– Какие тут у тебя углы?!
– разъярился взволнованный от предстоящей операции Флажолет.
– В руки, в руки мне подай!
Володя безропотно подчинился, а Флажолет, высунувшись из люка, громко постучал молотком по борту судна. Прислушался, но ему ответило молчание. Постучал ещё раз, громче, - и снова молчание.
– Да, точно замочили их там всех!
– сообщил Флажолет, обращаясь к Смыку.
– Давай полезем посмотрим. Может, чем разживемся на халяву.
– Нет!
– заявил Смычок.
– Я твоих "голландцев", как полиции, боюсь! Полезай сам, если хочешь, только я тебя выручать не стану, когда Цыган этот мочить тебя начнет.
– Ладно, оставайся в трюме, соплевич. Вол, ты со мной пойдешь, только веревку дай, привяжемся.
Но Володя отнесся к приказанию Флажолета совсем без энтузиазма. Он отчего-то чувствовал, что катер этот нехороший, темный, что в его молчании скрывается тайна, какое-то страшное преступление. За последние два дня нервы Володи - в состоянии почти постоянной опасности, напряжения - были натянуты до предела, а теперь, когда непрошеному гостю его подлодки захотелось развлечься посещением покинутого людьми судна, Володя чувствовал, что готов или заорать на "френдов", или расплакаться, но только не залезать на "Голландца".
– Я никуда не пойду!
– с отчаянной решимостью сказал Володя.
– Если тебе надо, ты и лезь, а я здесь останусь! Ты, Флэг, думаешь, что там нет ни одного живого человека, а ведь все может получиться иначе: ты залезаешь, а в тебя из темного угла стреляют или с ножом на тебя бросаются. Цыгана не знаешь, а мы с Кошмариком с ним уже познакомились. С большим трудом кости свои унесли, а то бы они нас на дно отправили.
Флажолет внешне не выглядел героем. Это скорее был мошенник, ловкий, даже умный человек, который не привык рисковать там, где ситуация оказывалась сложной, непонятной. Но Флэг был ещё и из породы очень самолюбивых людей, властных и капризных, и теперь ему трудно было отказаться от своего каприза. В ином случае его могли признать за слабака, который лишь корчит из себя крутого, но не способен довести до конца задуманное.