Стальной пляж
Шрифт:
— Клинопись подойдет?
— Ты имеешь в виду, для человечества это не новость? Ну ладно. Когда глина меня утомляет, я достаю древний молоток и зубило и высекаю свои бессмертные литературные творения в камне. Это избавляет меня от необходимости таскать Уолтеру в офис смешные бумажонки: я просто кидаю статьи через всю редакцию прямо ему в окно.
— Так что мне не следует думать, будто бы ты согласишься еще раз попробовать Прямой Интерфейс.
О чем это он и, главное, к чему?..
— Уже пробовал, — буркнул я. — Не понравилось.
— Но это было больше тридцати лет назад, — напомнил ГК. — С тех пор он несколько усовершенствовался.
— Послушай, — раздраженно и нетерпеливо бросил я. — У тебя кое-что на уме. Так скажи об этом прямо, вместо того чтобы увиваться вокруг да около и осыпать меня экивоками!
На мгновение ГК замолчал. Это мгновение затянулось и грозило обернуться долгим молчанием, так что пришлось мне предположить:
— Тебе для чего-то нужно, чтобы я согласился на Прямой Интерфейс.
— Думаю, это может пойти на пользу.
— Тебе или мне?
— Нам обоим. То, что я собираюсь тебе продемонстрировать, может оказать определенное целебное воздействие.
— Думаешь, я в этом нуждаюсь?
— Посуди сам. Очень ли ты счастлив последнее время?
— Не очень-то.
— Тогда можешь попробовать. Это совсем не больно и может помочь.
Так чем же я таким важным и неотложным занимаюсь, что не могу уделить несколько минут болтовне с ГК?..
— Ну хорошо, — сдался я. — Я согласен на интерфейс с
— Я буду нежен и деликатен, — пообещал ГК.
— Что мне делать? Тебе нужно подключить меня к чему-нибудь?
— Этого уже много лет не требуется. Я могу использовать обычное подключение к твоему мозгу. Все, что тебе нужно, это ненадолго расслабиться. Посмотри на осциллограф, это может помочь.
Я послушно уставился на пляску синих линий. Они все так же вырисовывали зубцы и провалы, и вдруг экран начал раздвигаться ввысь и вширь, как будто я вплывал в него. Вскоре я мог различить всего одну лениво ползущую линию. Она замедлилась, остановилась и превратилась в яркую точку. Точка сделалась еще ярче и принялась расти, пока я не ощутил жар ее свечения на своем лице. Она стала пылающим солнцем на голубом тропическом небе. На миг у меня закружилась голова, как будто бы окружающий мир перевернулся — при том, что тело мое оставалось неподвижным — а потом я ощутил, что лежу не на животе, а на спине, не на белоснежных простынях в лазарете "Норт Лунар Филмверкс", а на прохладном влажном песке пляжа, и услышал вместо тихого бормотания медиков крики чаек, шипение и рев прибоя. Море шумело совсем рядом. Волна последним усилием доползла до меня, пощекотала ступни и омыла бедра. Затем отхлынула и прихватила с собой немного песка, на котором я лежал. Я приподнял голову и увидел бескрайний синий океан с барашками белой пены на гребнях волн. Я поднялся на ноги — вокруг простирался белый песчаный пляж. Он оканчивался у подножий пальм, и дальше, насколько хватало глаз, кудрявились джунгли, окутывали зеленым одеялом каменистые склоны вулкана. Над его вершиной курился дымок. Местность выглядела поразительно настоящей. Я опустился на колени и зачерпнул горсть песка. Ни одна песчинка не походила на другую, и, как бы близко я ни подносил пригоршню к глазам, иллюзия реальности не разрушалась — мне удавалось разглядеть все новые и новые детали, почти проникнуть в микромир. Вероятно, здесь не обошлось без некоей фрактальной [21] магии. Я немного побродил по пляжу, время от времени оборачиваясь посмотреть, как изящно вода омывает мои следы, сглаживает края отпечатков, бурлит и закручивается водоворотиками. Я пил полной грудью пропитанный солью воздух.
21
Фрактал — геометрическая фигура с дробной размерностью, каждая часть которой является уменьшенной копией целого.
Мне уже нравилось здесь. Интересно только, зачем ГК перенес меня сюда? В конце концов я решил, что он сам объяснит это, когда придет время. На этом я успокоился, отошел от воды и уселся под пальмой, в ожидании, когда объявится ГК. Ожидание растянулось на много часов. Я бездумно разглядывал прибой и два раза пересел подальше, чтобы догнать тень от пальмы, ускользавшую по мере продвижения солнца по небу. Я заметил, что кожа у меня покраснела, хотя на солнце я пробыл совсем недолго. Кажется, несколько раз я проваливался в дремоту, но, сидя в одиночестве, трудно с уверенностью сказать, спишь ты или бодрствуешь. Как бы то ни было, но ГК так и не появился. В конце концов меня одолела жажда. Я отправился в долгий многокилометровый путь по пляжу и брел, пока не нашел небольшой источник пресной воды. По дороге я отметил, что берег загибается вправо; возможно, я находился на острове. Вскоре стемнело — очень быстро, и из этого некая часть моего сознания сделала вывод, что это подобие островка суши, на самом деле существующее всего лишь как набор уравнений в банках данных ГК, якобы расположено где-то в тропическом поясе Земли, неподалеку от экватора. Но эта информация не принесла мне ничего хорошего. С приходом ночи не стало холоднее, но вскоре я обнаружил, что без одежды и мало-мальски цивилизованного ложа спать на голом песке зябко и совершенно неудобно. Я раз за разом просыпался и каждый раз обнаруживал, что звезды совсем немного переместились по небу. Каждый раз я громко звал ГК, но отвечал мне один лишь рокот прибоя.
Затем после очередного провала в сон я пробудился, когда солнце уже высоко стояло над горизонтом. В левом боку постепенно нарастала боль солнечного ожога, а правый совсем замерз. В волосах у меня было полно песка. Когда я уселся, во все стороны брызнули прочь маленькие крабики, и я был потрясен, осознав, что всерьез подумываю поймать и съесть одного из них — настолько я проголодался. Но зато в воде меня ожидало кое-что интересное. Ночью волны выбросили на берег большой, обитый стальными полосами деревянный сундук, множество древесных обломков и лохмотья парусины. Это навело меня на мысль о кораблекрушении. Возможно, именно из-за него я оказался здесь в одиночестве. Я вытащил сундук повыше на берег, достаточно далеко, чтобы его не смыло обратно в море, подумал немного и выловил заодно все обломки и парусину. Я сбил камнем замок на сундуке и, открыв его, обнаружил, что содержимое не повреждено водой и весьма полезно для жертвы компьютерного кораблекрушения: в нем лежали книги, инструменты, рулоны ткани, неприкосновенный запас продуктов — сахара и муки — и даже несколько бутылок хорошего шотландского виски. Инструменты были лучше, чем те, которыми я пользовался в Техасе. По всей вероятности, они могли быть изготовлены по технологии конца девятнадцатого века. Большинство книг оказались практическими пособиями — но была среди них и художественная, которой не быть просто не могло: "Робинзон Крузо" Даниеля Дефо. Все книги, в крепких кожаных переплетах, были изданы позднее 1880 года. Острым мачете я сковырнул верхушку кокосового ореха и задумчиво принялся жевать восхитительную белую мякоть, не спеша переворачивая страницы. Я прочел, как дубить кожу, где раздобыть соль, как лечить раны (эта последняя тема не очень-то мне понравилась) — в общем, в руки мои попало неоценимое сокровище, настоящая библиотечка робинзона. Если бы я захотел смастерить себе обувь, то вполне смог бы это сделать. Если бы мне взбрело в голову построить каноэ с выносными уключинами и попытать счастья в покорении Тихого океана (я предполагал, что меня забросило куда-то в южные моря), вся необходимая информация была мне доступна. Если бы я пожелал сделать из кремня наконечники для стрел, построить из глины запруду, изготовить порох, побаловать себя фрикасе из обезьяны или сразиться с дикарями, книги запросто научили бы меня этому. Они были богато иллюстрированы прекрасного качества литографиями. Но вот если бы мне захотелось прогуляться по Кларкештрассе в Кинг-сити или хотя бы пройти в пасхальной процессии по Пятой Авеню в Малом Старом Нью-Йорке, мне бы чертовски не повезло. Но на это абсолютно не имело смысла жаловаться, поскольку докричаться до ГК по-прежнему не удавалось. И я принялся за работу, первым делом обследовал местность и выбрал подходящее место для стоянки. В эту ночь я спал под парусиновым навесом, завернувшись вместо одеяла в кусок фланели из сундука. Она тоже оказалась на редкость приятной и полезной вещью. Большую часть ночи то накрапывал, то переставал дождь. От мерного шелеста дождя по парусине на меня снизошел странный покой, мне было уютно лежать в темноте, едва рассеиваемой светом луны. Я подметил очаровательную деталь: по сравнению с полной Землей Луна выглядела куда более тусклой и мелкой. Возможно, простые удовольствия и есть самые лучшие…
Несколько следующих недель я провел в упорных трудах. (Как ни странно, меня ничуть не беспокоило, что сила тяжести сделалась в шесть раз больше той, при которой я прожил целый век. Даже то, что предметы падали быстрее и ударялись о землю сильнее, чем я привык за всю жизнь, нисколько меня не обескураживало. Всемогущий Властелин этого полупроводникового мира позаботился приспособить мою ответную реакцию к новым условиям.) Добрую часть каждого дня я отводил постройке жилища, в оставшееся время — добывал пропитание. Я обнаружил густые заросли бананов и хлебных деревьев и с удовольствием разнообразил их плодами свою кокосовую диету. Я нашел манго и гуавы, великое множество съедобных корней, клубней, листьев и зерен. Попадались мне и пряности — тех видов, которые можно было распознать по книге. Маленьких шустрых крабиков, как выяснилось, не так уж трудно было поймать, а в вареном виде они оказались настоящим деликатесом. Я сплел сеть из лиан и вскоре добавил к своему гастрономическому попурри несколько видов рыбы. Еще я выкапывал моллюсков. А когда жилье было готово, я расчистил солнечное местечко неподалеку от него под огород и посадил несколько семян, найденных в сундуке. В джунглях я расставил ловушки, и в них тут же попались несъедобные мелкие грызуны, устрашающего вида рептилии и неизвестная мне птица. В конце концов я решил, что это дикая индейка. Я изготовил лук и стрелы и успешно промахнулся по каждому зверю, в которого целился. Между делом, примерно через месяц после начала моего приключения я начал вести календарь: оставлять зарубки на дереве. До этого я только догадывался о прошедшем времени. Изредка я не на шутку задумывался, появится ли ГК меня проведать — а если появится, то когда, — и не заточен ли я здесь до конца дней моих.
В один прекрасный день во мне проснулся исследователь. Я собрал кое-какие вещи в заплечный мешок, нахлобучил соломенную шляпу (большая часть моего тела успела загореть до черноты, но с полуденным солнцем шутить все же не стоило) и пустился вдоль берега с целью определить размеры клетки, в которую попал. Через две недели я вернулся туда же, откуда пришел — я и впрямь находился на острове. По пути мне попались на глаза останки корабля, выброшенные морем на каменистый участок побережья, недельной давности китовая туша и множество других чудес. Но я не встретил ни следа человеческого жилья. Похоже, у меня, в отличие от Робинзона, даже Пятницы не будет — обсуждать философские вопросы мне предстояло с самим собой. Впрочем, это открытие не слишком меня разочаровало, и я принялся чинить повреждения, которые за время моего отсутствия нанесли моему хозяйству дикие животные. Еще через несколько недель я решил вскарабкаться на вулкан, что возвышался посреди острова — я назвал его Гора Эндью. Совершить восхождение меня толкнули соображения, показавшиеся мне на тот момент гениальными. Я имею в виду, герой Жюля Верна наверняка покорил бы вулкан, не правда ли? Покорение это оказалось куда тяжелее прогулок по пляжу: я то и дело прорубался с помощью мачете сквозь густые заросли тропических лиан, преодолевал болота, кишевшие москитами и пиявками, и до крови обдирал ноги об острые камни. Но в один прекрасный день я ступил на высшую точку моих владений и увидел то, что не было видно с берега: по форме мой остров походил на сапог. (Сознаюсь, для того, чтобы это разглядеть, понадобилась капелька воображения. Остров можно было с таким же успехом принять и за букву Y, и за бокал шампанского, и за пару сплющенных в любовном экстазе змей. Но Калли наверняка больше понравился бы сапог, так что я дал острову итальянское название Скарпа [22] .) Когда же я вновь вернулся на свою стоянку, то решил, что путешествий с меня хватит. С вершины вулкана я видел и другие места, в которые можно было бы прогуляться, но мне показалось, что там абсолютно нечего делать. Я не заметил ни завитков дыма, ни дорог, ни аэропортов, ни памятников, ни казино, ни итальянских ресторанов. Остров Скарпа предлагал вместо них болота, реки, джунгли и торфяные топи. Всего этого я уже навидался выше крыши; к тому же, ни в одном из подобных мест не подают стоящей выпивки.
22
Scarpa (итал.) — сапог.
Я решил посвятить жизнь созданию максимального комфорта и наилучших условий для отдыха, какие только удастся изобрести, во всяком случае, до тех пор, пока не объявится ГК. У меня совершенно не было желания писать — ни статьи, ни мой давно начатый и заброшенный роман, который по памяти представлялся мне как раз таким отвратительным, каким, я всегда боялся, он получится. Мне почти совсем не хотелось секса. Похоже, единственной побудительной силой, которая могла заставить меня действовать, остался голод, но его было относительно легко утолить. Я открыл в себе две черты. Первая состояла в том, что я мог с головой погружаться в любое, самое бесхитростное занятие, и результаты моей работы прекрасно меня удовлетворяли. Мало кому из моих современников на Луне известно, какую радость могут доставить обработка земли своими руками, выращивание и сбор урожая, осознание, что вся еда на столе — плод собственных трудов. Да я и сам отказался бы, предложи мне кто в недавнем прошлом пережить подобный опыт. Но ничто не сравнится со вкусом помидора, только что сорванного в своем огороде. Еще более редкое в наши дни развлечение — охота. Я постепенно научился лучше обращаться с луком и стрелами (хотя хорошим стрелком так и не стал) и мог часами лежать в засаде у водопоя, ловя всеми органами чувств осторожное приближение одной из диких свиней, что водились на острове. Мне доставляло удовольствие даже преследование раненой дичи, хотя, загнанные в угол и озлобленные неудачной стрелой в ляжку, свиньи могут быть опасны. Возможно, мне не стоило бы признаваться в этом в нынешние мирные времена, но даже в последнем ударе ножа, отнимающем у жертвы жизнь, было нечто, чем можно гордиться и чем быть довольным. А вторым, что я обнаружил в себе, оказалась способность не скучать в отсутствие работы. Когда не находилось неотложных дел, я мог целый день валяться в гамаке, натянутом меж стволов двух пальм, наблюдать, как волны разбиваются о берег, и потягивать ананасовый сок или самодельный ром из половинки кокосового ореха. В такие минуты самое время вытащить собственную душу на свежий воздух, мысленно развесить на веревке и поискать в ней прорехи и слабые места. Их я обнаружил немало. Пару-тройку подлатал, остальные отложил для обсуждения с ГК. Если он вообще когда-нибудь появится, в чем я начал сомневаться.
Я все хуже помнил свою жизнь до острова — то время, когда я обитал в странном месте под названием Луна, где воздух был дозирован, сила тяжести действовала слабо, а пещерные люди прятались под толщей камня, смертельно боялись безвоздушного пространства и солнечного света. Временами я готов был отдать что угодно за возможность просто поговорить с кем-нибудь. Порой мне безумно хотелось той или иной пищи, которой остров Скарпа был неспособен меня снабдить. Если бы мое уединение нарушил сатана с бронтобургером в лапах, он заполучил бы задешево мою свежеотремонтированную душу, и ему даже не пришлось бы упражняться в искусстве искушения. Но большую часть времени мне никого не хотелось видеть, и довольствовался я, как правило, поджаренной на вертеле дикой индейкой с ломтиком манго на десерт. Единственным, что отравляло мне райскую жизнь, были сны, которые начали преследовать меня примерно полгода спустя после начала моей робинзонады. Поначалу они снились нечасто, и утром мне удавалось сравнительно легко стряхнуть их с себя. Но вскоре я стал видеть их каждую неделю, затем несколько раз в неделю. И наконец, они принялись являться мне и пробуждать каждую ночь, иногда даже не по одному разу за ночь. Снов было три. События в них развивались по-разному, многое было туманно и едва различимо — но они всегда заканчивались до ужаса отчетливой сценой, более реальной, чем сама действительность — если, конечно, слово "реальность" еще не утратило для меня весь смысл, поскольку я и так не жил, а грезил. В первом сне из глубоких ран в обоих моих запястьях хлестала кровь. Я пытался остановить ее, но безуспешно. Во втором — меня пожирал огонь. Пламя не причиняло боли, но почему-то именно этот сон пугал меня больше всего. В последнем сне я падал. Падение длилось долго, и все время, пока летел, я смотрел в лицо Эндрю МакДональда. Он пытался что-то мне сказать, и я напрягал слух, чтобы расслышать и понять — но, прежде чем мне удавалось хоть что-нибудь разобрать, я ощущал резкий рывок вверх… и просыпался у себя в гамаке, насквозь мокрый от пота. Текли все три сна так, что мне всегда казалось, будто в них есть нечто большее, чем видится на первый взгляд, некий второй план, который я забыл и никак не могу припомнить — но последняя страшная картина перечеркивала это ощущение, заслоняла собой все остальное и не шла у меня из головы большую часть утра. Затем в один прекрасный день я увидел по своему примитивному календарю, что провел на острове ровно год. Внезапно я понял, что именно сегодня, в день первой годовщины моего приключения, явится ГК. Мне очень о многом нужно было с ним поговорить. Меня охватило волнение, и я бросился наводить чистоту на свои владения. Большая часть дня ушла на подготовку к приему первого посетителя. С чувством заслуженного удовлетворения взирал я на дело рук своих: я проделал достойную работу по созданию островка цивилизации посреди дикой природы. ГК может мной гордиться. Я вскарабкался на вершину дерева, ставшего мне домом — там оказалась смотровая башенка. Меня посетила странная мысль: а как это я построил ее? Когда? И главное, зачем?.. Разумеется, едва я взглянул на океан, как увидел, что к острову приближается лодка. Я спустился и кинулся по тропинке к пляжу. Погода была так близка к мертвому штилю, как только возможно в этих водах. Волны еле-еле доползали до берега и моментально умирали в песке, словно изнуренные долгим путешествием с востока. На воде покачивалась стая чаек. Приближение лодки, которую я заметил с высоты, ненадолго побеспокоило их. Лодка была деревянной и походила на шлюпки китобоев или на баркас с палубы крупного судна. И в этой лодке, спиной ко мне, мерно гребя веслами, сидело странное видение. Я не сразу понял, что причудливую форму его голове придавал весьма необычный головной убор, высокий, точно колокол. Видение медленно гребло к берегу. Когда днище лодки врезалось в песок, ее пассажир едва не свалился с сидения, поднял весла из воды, встал на ноги и повернулся ко мне лицом. Это оказался пожилой джентльмен в полной парадной форме адмирала Военно-Морских Сил Великобритании, широкогрудый, с длинными тонкими ногами, морщинистым лицом и лохматой седой шевелюрой. Он выпрямился во весь рост, взглянул на меня и промолвил: