Станция Бахмач
Шрифт:
— Матросы, — крикнул он, не именуя их больше «товарищами», — выходи из вагона, или я прикажу стрелять!
Матрос-богатырь отдал приказ своим людям.
— Товарищи, пистолеты к бою, — заревел он, вынимая оба пистолета из-за пояса.
Наступила напряженная тишина. Обе стороны приглядывались друг к другу, точно петухи перед дракой. И тут костлявый матрос с неподвижными глазами начал кричать сиплым голосом.
— Товарищи красноармейцы, не слушайте его, жида проклятого, — кричал он визгливо, — они пьют нашу кровь, эти жидовские комиссары,
Скрюченными пальцами он схватил себя за голую узловатую и жилистую шею, как бы желая показать, как именно из него пьют кровь.
Все стояли как вкопанные. Пассажиры-евреи опустили глаза, услышав страшные слова, которые они не ожидали здесь услышать. Остальные пассажиры молча переглядывались. Красавица блондинка принялась креститься, будто надеясь на чудо. Все смотрели на солдат, к которым была обращена речь матроса. Лица солдат были бессмысленны. Можно было каждое мгновение ожидать, что они вернут на плечи изготовленные к бою винтовки. Юноша в кожанке, побледнев, насколько смуглый человек может побледнеть от гнева, не дал им ни секунды на размышления. Он действовал быстро, решительно.
— Товарищи, рассыпаться в цепь! — скомандовал он по-военному быстро. — Целься!
Солдаты тут же автоматически исполнили приказ. Их штыки при свете восходящего солнца казались красными, будто залитыми кровью. Матрос-богатырь подал знак, и на пороге вагона немедленно появился небольшой предмет, завернутый в клеенку. Когда клеенка была сорвана, из-под нее выглянул пулемет.
— Огонь! — раздалась команда комиссара одновременно с ружейным грохотом.
— Огонь! — последовал бас матроса одновременно с глухим пулеметным кашлем: казалось, маленькая тварь, которую высвободили из клеенчатой пеленки, поперхнулась слишком большим куском, застрявшим в горле.
Все пассажиры сразу бросились на землю. Лежа на замусоренной земле, я слышал треск винтовок и кашель пулемета. Сквозь них с обеих сторон прорывались крики. Вскоре мы услышали громкий голос комиссара, который можно было узнать по мягкому еврейскому «эр»:
— Товарищи, гранаты к бою!
Я затаил дыхание, уткнулся лицом в мусор и, навострив уши, ждал разрывов гранат, которые вот-вот должны были быть брошены. Но в этот момент кашель пулемета прекратился, и стало тихо. Тишина была тяжелой, мучительной, хуже предыдущего грохота.
Когда я поднялся с земли, все уже было кончено. В синем утреннем воздухе еще вились желтоватые дымки, пахло серой. Из открытого вагона выпрыгивали матросы с поднятыми над головой руками. Комиссар, с маузером в руке, обыскивал каждого из них и отбрасывал в сторону найденные пистолеты, ножи и патронные ленты.
— Заберешь и присмотришь! — сказал он солдату, тащившему по земле маленький пулемет.
Дулом маузера он пересчитал матросов.
— Не двигаться! — предупредил он. — За малейшее движение получите пулю в голову…
Матросы стояли смирные, бледные, неподвижные. Выступающие скулы богатыря ходили вверх-вниз и дрожали, точно у бульдога. Только костлявый матрос с бледным испитым лицом покачивался в своих длинных и широких матросских штанах, которые казались пустыми, будто в них не было ног, и не переставал драть горло, напрягая узловатую шею.
— Пьют нашу кровь, — хрипел он, — смотрите!
— В ЧК посмотрят, — как ни в чем не бывало рассмеялся юноша в кожанке. — Скорей, товарищи, — гремел он.
Солдаты сразу же стали выбрасывать из вагона одушевленную и неодушевленную контрабанду: мешок соли и визжащую девку; связку кож и плачущую девку; рулон холста и девку в обмороке. Глядя на каждую новую находку, юноша в кожанке снова и снова разражался смехом.
— Вот ведь что везут, гордость революции! — замечал он громко, дразня моряков, которые стояли, сбившись в кучу и все еще держа руки над головой, окруженные наставленными на них штыками.
Пассажиры стояли онемев и глядели широко раскрытыми глазами на бессчетные мешки и тюки, выброшенные из вагона. Мои соседи по крыше уставились в землю.
Паровоз запыхтел, задымил, выбрасывая пар и разбрызгивая воду. Комиссар приказал всем арестованным взять свой багаж на плечи и окружил их полусотней своих бойцов. С маузером в руке он несколько раз всех пересчитал и скомандовал своим громким голосом, полным еврейских «эр»:
— Идти в ряд, не оборачиваться, вперед шагом марш!
Веселое солнце изливало потоки серебра на сверкающие стальные штыки бойцов. Паровоз вдруг начал неистово свистеть, сообщая оставшимся пассажирам, что он готов отправиться в путь.
Глоссарий
Агада — см. Пейсах.
Балагола — еврей-извозчик.
Бесмедреш — молитвенный дом, небольшая синагога.
Бима — кафедра в синагоге, с которой читают свиток Торы.
Вайбер-шул — отделение для женщин в синагоге, букв, женская синагога ( идиш).
Габай — 1) староста еврейской общины; 2) секретарь цадика.
Гавдала — обряд разделения праздника и будней, совершаемый на исходе субботы.
Гемара — комментарий (III–V вв. н. э.) на Мишну, устное учение, кодифицированное в конце II в. н. э. Гемара вместе с Мишной составляют Талмуд.
Гой — нееврей, иноверец.