Становление личности. Избранные труды
Шрифт:
Вернемся на минутку к способности учиться. Ни одна теория мотивации не объясняет, почему мы вообще учимся. В лучшем случае объясняется побуждение, но не модифицируемость поведения. Ни одна так называемая «теория научения» не говорит нам, почему мы учимся, а только – как мы учимся. Каждый знает, что мы учим, но немногие психологи (и менее всего приверженцы локковской традиции) интересуются природой диспозиции к приспособлению и модификации поведения. Чем бы ни было научение, ясно, что оно – диспозиция к формированию структур . Такие структуры включают отдельные привычки и последовательности привычек, но они также включают такие более сложные и менее ригидные структуры, как моральная совесть, Я – концепция, преимущественные черты и интересы, схемы смысла и даже собственная всеобъемлющая философия жизни. До сих пор немногие концепции, относящиеся к научению, отдают должное его структурообразующей природе. (Возможные исключения можно заметить в гештальтистской доктрине и в позднем предположении Торндайка о «принадлежности».) [250]
Опираясь на инстинкт и наследственность, научение ведет к формированию таких более или менее стабильных структур, как моральная совесть, Я – концепция и иерархическая организация личности. Но эти структуры не могли бы возникнуть в результате научения, если бы в нашей природе не были заложены соответствующие возможности. Они и образуют третий класс «данного» в человеческой природе, во многом игнорируемый в сегодняшней теории личности.
Поэтому мы утверждаем, что становлением личности управляют не только стимулы, влияющие на влечения, общие для вида. Этим процессом также управляет диспозиция к осознанию своих возможностей, то есть к становлению специфически человеческих способностей на всех стадиях развития. И одна из наиболее насущных способностей – индивидуация, формирование индивидуального стиля жизни, характеризующегося самосознанием, самокритичностью и саморазвитием.
В этом запутанном процессе роста мы сталкиваемся с озадачивающим вопросом: какова относительная важность ранних и поздних стадий развития? Мы знаем, что в каждом человеке есть архаичные слои, образованные относительно изолированными ранними системами. Однако существуют также слои, в которых человек является полностью взрослым, слои, в которых его психологическая зрелость соответствует его возрасту. Драма человеческой жизни в основном может быть представлена как трение между ранними и поздними стадиями развития. Становление – это процесс включения более ранних стадий в более поздние или (когда это невозможно) процесс наилучшего разрешения конфликта между ранними и поздними стадиями.
7. Несоциальное начало
Младенец – социально зависимое, но ни в малейшей степени не социализированное существо. Ребенок в возрасте даже двух лет, оцененный по взрослым стандартам, предстает как «антиобщественный элемент». Если можете, представьте себе взрослого человека, который рушит все, что его окружает, настойчиво требует немедленного удовлетворения каждого своего желания, беспомощен и почти полностью зависит от других, неспособен поделиться собственностью, нетерпелив, свиреп, склонен к приступам раздражения и беззастенчивой демонстрации всех своих чувств. Такое поведение, нормальное для двухлетки, было бы чудовищным у взрослого. Если бы эти качества заметно не менялись в процессе становления, у нас на руках оказалась бы инфантильная и потенциально злодейская личность. Гоббс хорошо сказал, что порочный человек – это всего лишь ребенок, набравший силу.
Стремление маленького ребенка направлено непосредственно на объект – объект еды, игры, удовольствия, избегания или любви. Детское стремление импульсивно, мимолетно, бездумно и не имеет отношения к личности. Оно важно только в данный момент. Напротив, зрелое стремление связано с долговременными целями. Таким образом, процесс становления – это, по сути дела, организация мимолетных импульсов структуры стремлений и интересов, в которой значительную роль играет элемент самосознания.
Мы ничего не узнаем о личности маленького ребенка, пытаясь изучать его интересы, ибо его внимание пока еще слишком лабильно, реакции импульсивны, а системы интересов не оформлены. Однако, начиная с подросткового возраста, иерархия интересов (включая любовь и стремление к взрослой жизни) становится ключевой характеристикой личности. Когда мы узнаем ordo amoris [251] человека, мы действительно узнаем этого человека.
Очевидно, далее, что основная проблема психологии становления – объяснить, каким образом происходит превращение несоциализированного младенца во взрослого человека, обладающего структурированными системами любви, ненависти, лояльности, интересов, и способного занять свое место в сложно организованном обществе.
История полна вариантами решения этой проблемы. Часто вопрос формулируется (иногда с излишним уклоном в морализаторство) в терминах оппозиции эгоизма и альтруизма. Некоторые авторы (Адам Смит, Гиддингс, Кропоткин, Эшли Монтегю) видят в человеческой природе действие ряда врожденных социализированных наклонностей (таких как общительность, сочувствие, подражание или инстинкт взаимной помощи), заранее гарантирующих определенную степень альтруизма в ходе дальнейшего развития. Но эти процессы всего лишь дают название изучаемому явлению, но не предлагают детального описания самой трансформации. Другие авторы, наоборот, считают, что человек никогда по-настоящему не социализируется. Он только сверху покрывается тонким слоем социального лака, а в глубине души остается дикарем. Этого мнения придерживаются Гоббс, Ницше, Штирнер и Ле Дантек [252] .
Я думаю, что ближе всего к истине «закон аффективной эволюции» Конта. Этот закон гласит, что с возрастом степень доминирования и интенсивность личных склонностей снижаются, а чувства, касающиеся других, растут и расширяются. Говоря иначе, маленький ребенок, будучи полностью несоциализированным, не может продемонстрировать никаких структур личности, требующих научения. Его потребность в зависимости полностью связана с его непосредственными требованиями. Правда, у него есть «диспозиция» к конечной социализации, но первые стадии становления с неизбежностью лишены альтруизма. Однако с развитием опосредующих структур сознания, воображения и расширения эго могут происходить подлинные трансформации мотивации. В той степени, в какой индивид демократически социализирован, для него оказывается невыносимым поиск счастья за счет других. Такое превращение, конечно, не устраняет полностью первоначального эгоизма, даже у святого. Очевидно, что самолюбие всегда остается в нас позитивным и активным. Наша теория утверждает только то, что оно не обязательно остается господствующим.
8. Важность ранней привязанности
Итак, нам надо связать ранние стадии становления с последующими. Фрейд учил, что основы характера устанавливаются к трем годам. Он считал, что более поздние события могут модифицировать, но не изменить в своей основе уже сформированные к этому возрасту черты [253] . Даже Адлер, мало в чем согласный с Фрейдом, датирует возникновение устойчивого стиля жизни примерно четырьмя-пятью годами [254] .
В этих утверждениях мы видим серьезное преувеличение, но это не значит, что надо закрывать глаза на существование впечатляющих поддерживающих свидетельств. В этой связи вспомним работы Спитца, Леви, Анны Фрейд и других. Боулби сделал обзор их исследований и добавил свои важные данные [255] . Во многих работах показано, что характер и психическое здоровье ребенка в значительной степени зависят от его взаимоотношений с матерью в ранние годы. Оказывается, что неблагополучные взаимоотношения часто создают непреодолимые преграды для эффективных терапевтических отношений в последующие периоды жизни. В аффективной депривации и нарушениях привязанностей в раннем детстве удалось частично найти корни таких антисоциальных состояний, как делинквентность, психические нарушения и этнические предрассудки [256] . В целом получается, что для начала движения в направлении продуктивного жизненного стиля ребенку требуется «щедрый минимум» безопасности. Без этого у индивида развивается патологическая жажда безопасности, и он становится менее способен, чем другие, переносить неудачи в зрелости. Настойчивые требования, ревность, нападки на окружающих и эгоизм выдают страстные желания, преследующие его с детства. И наоборот, ребенок, чьи младенческие потребности получали адекватное удовлетворение, в более позднем возрасте легче откажется от привычки требовать и научится переносить фрустрации. Успешно завершив одну стадию развития, он освободится от характерных для нее привычек и перейдет в зрелые стадии становления. Познав на опыте принятие любящим окружением, он с большей готовностью научится принимать себя, переносить воздействия окружающего мира и зрелыми способами справляться с конфликтами в последующей жизни [257] .
Это означает, что ранние аффилиативные потребности (в зависимости, помощи и привязанности) лежат в основе становления, даже на досоциализированных стадиях. Они требуют наличия базовой связи с миром прежде, чем может начаться собственно развитие. Агрессия и ненависть – это, напротив, реактивный протест, возникающий вследствие того, что ранние аффилиативные тенденции сталкивались с помехами [258] . Мы знаем, что пациент, подвергающийся психотерапии, движется к здоровью пропорционально тому, как уменьшается его возмущение, враждебность и ненависть, а также тому, насколько он чувствует себя принятым терапевтом, семьей и коллегами, и нужным им. Получать и давать любовь – это лучшая форма терапии. Тому, чья жизнь отмечена реактивным протестом против депривации в детстве, нелегко любить и быть любимым.
Обнадеживает то, что психологи начали обращать внимание на аффилиативный фундамент жизни, абсолютная вездесущесть которого, быть может, и вела к относительному игнорированию его до сих пор. Мы больше внимания уделяли патологии становления, чем его нормальному течению, фокусируясь на болезни, а не на здоровье, на плохой гражданственности, а не на хорошей, на предубеждениях, а не на терпимости и милосердии.
Сейчас, я думаю, мы в состоянии оценить утверждение, что основы характера устанавливаются к трем, четырем или пяти годам. Аргумент, заключающийся в том, что нарушенные аффилиативные взаимоотношения оставляют неизгладимые рубцы, кажется действительно сильным. Патологическая тревога и вина во взрослом возрасте могут быть всего лишь проявлением неизжитого детского дистресса. У этих страдальцев процесс становления был задержан в раннем детстве. Но для ребенка, получающего удовольствие от нормального аффилиативного фундамента и успешно вступающего в более продвинутые стадии социализации, ситуация иная. В его случае основы характера устанавливаются к трем-пяти годам только в том смысле, что он теперь свободен для становления , он не задержался, он успешно двинулся по пути непрерывного и беспрепятственного развития. Нет нужды указывать, что эта интерпретация роли раннего детства существенно отклоняется от доктрины психоанализа, считающего, что характер здоровых людей, как и нездоровых, по сути устанавливается к трем годам.